Из воспоминаний бывшего узника вяземского лагеря военнопленных Георгия Александровича Хольного
Во время войны Г.А.Хольный был радистом-разведчиком в 160-й Горьковской дивизии. Под Рославлем попал в плен к фашистам. Прошел многие лагеря смерти - от Вязьмы, Минска, Масюковщины -до Штукенброка… Много раз бежал, активный участник движения Сопротивления. После войны – кинорежиссер, оператор научно-популярных и художественных фильмов, преподаватель ВГИКа.
Долгие годы был президентом Ассоциации бывших военнопленных «Штукенброк», исключительно много сделал по вопросу реабилитации и защите прав бывших военнопленных. В настоящее время, благодаря Г.А.Хольному, действует совместное российско-германское общество «Цветы для Штукенброка (Blumen fuer Stukenbrock)».
Несколько раз посчастливилось разговаривать с ним по телефону. Жаль, что это было до начала работы нашей группы по вяземскому лагерю военнопленных, в котором Георгий Александрович определенное время находился. Не знала, что Георгий Александрович был и в этом страшном месте. А то бы расспросила… Передаю его слова поисковикам, ведущим работу по увековечению памяти защитников нашей страны, погибших в немецкой неволе: «Передайте поисковикам наше великое спасибо. Вы делаете святое дело!»…
Воспоминания Г.А.Хольного о пребывании в немецком плену опубликованы на сайте «Я Помню», в Интернете есть аудио- и видеозаписи его выступлений-воспоминаний…
«Меня зовут Хольный Георгий Александрович. Я потомственный москвич, родился 20 марта 1921 года в Москве, в располагавшемся на Арбате родильном доме Грауэрмана. Жили мы в знаменитом месте: Сивцев Вражек, около Гоголевского бульвара. Я окончил знаменитую школу, располагавшуюся напротив канадского посольства: бывшую медведниковскую гимназию, - ныне это школа №59. Преподавали в ней гимназические учителя, высокообразованные, интеллектуальные, интересные люди. Да и класс у нас был замечательный. Когда я окончил школу, то решил осуществить свою давнюю мечту - поступить в Институт кинематографии. Кино для меня было святыней! Но вдруг выяснилось, что принимают только на национальные отделения. Мне говорят: «Вы русский?» - «Русский» - «Приема нет! Только на таджикское, узбекское. Мы готовим в этом году и, наверное, и в будущем, только национальные кадры». Вот так получилось: русскому в Российском государстве говорят - нет! Причём в Московском институте, который был Всероссийский. Но кроме кино я интересовался и архитектурой, и поступил в строительный институт. Думаю, проучусь год в строительном, а потом буду все равно поступать во ВГИК! Это был 1939 год. И вот поступил я в институт, мы отпраздновали, и вдруг: «Ворошиловский призыв». Всех ребят со средним образованием добровольно-принудительно призывали в армию, на два года. Что ж, тогда никто и не думал искать пути, чтобы не пойти в армию: это был долг, обязанность. Родители мои были людьми очень левых убеждений, и я пошёл в армию с их «благословения».
У меня обнаружился музыкальный слух, и меня направили в войска связи. Служил я в пехоте, радистом-разведчиком в 160-й Горьковской дивизии. Служба моя проходила в Горьком, и адрес у меня был самый короткий: «Горький, Кремль, Хольному». …Наша дивизия была «первой готовности». Буквально через неделю эшелоны нашей дивизии, в том числе нашего батальона связи, отправился на фронт через Москву. …По пути несколько раз нас бомбили, но обошлось. А когда приехали на фронт в район Смоленска, через два дня оборвалась связь с Большой Землей. Мы попали в окружение: буквально «въехали» в него! Оставался узенький коридор: 20 км слева, 20 км справа, - и вот мы по этой дороге въехали эшелонами в одно из самых больших окружений на Центральном фронте. Повоевали немного. Передо мной был враг - немцы. Я знал, да и потом на своей шкуре испытал все это... И били меня смертным боем, и в тюрьме был, и в концлагере был, - знал, что такое фашисты. Но я знал и то, что такое немцы! Моя школьная учительница немецкого языка Ирина Ивановна - замечательный, фантастически уважаемый человек: как я ее мог причислить к своим врагам из-за того, что она немка? Не мог! И хотя в свое время, в 1942-м году Эренбург озаглавил свою большую статью «Убей немца», - не хотел я убивать немца. И все мои товарищи не хотели! Другое дело в атаку идешь, - но так специально…
…- А.Д. Второй раз, уже после побега вы попали в плен уже в гражданской одежде?
- Это было почти рядом. Я попал уже в стационарные в Вязьме. Это были уже какие-то казармы, разрушенные, правда, без стекол. В них было холодно, - ноябрь месяц!
- А.Д. Одеты вы были относительно тепло?
- Здесь еще было более или менее тепло.
- А.Д. Одежда ваша?
- У меня была шинель, у большинства все-таки шинели были, потому что это было главное - шинель, обувь какая-то, без одежды ты не мог. И шинель мы берегли. Шинели были, были такие бушлаты, были куртки рабочие, вроде полупальто, - они потолще были, поудобнее. Но шинель была удобна тем, что ты ей мог накрыться. В России для побега лучше одежды не придумаешь, она тебе и подстилка, и одежка, хлястик распускал, - и оно получалось как одеяло. Ну сейчас, конечно, армия моторизованная, уже не ставится вопрос где тебе спать под елкой, под березой или в поле… На ночевку считалось нормальным валежник какой-нибудь набрать, шинелькой накрыться, вещмешок под голову - и все в порядке, костерчик там где-то развести. Ну и потом, конечно, как только силенки почувствовал, - в голове шумит от голода, а о свободе если думалось, то как-то так, очень косвенно. Думали все равно, и песни пели голодные, но все-таки когда ты хоть чуть, немножко окреп (нельзя сказать, что досыта наелся), у тебя сразу появлялось: «Что делать дальше?». А дальше надо было бежать. Были люди, которые бежали и устраивались в примаки к какой-нибудь крестьянке под видом мужа, сына, если пожилая женщина, с одной задачей - дождаться своих или уйти в партизаны. Тоже проблема до сих пор осталась, что такое примак - изменник родины или нет? Имеет право солдат, попавший в плен, бежавший из плена или оказавшийся в окружении стать примаком, - нигде это не записано! Но у нас считалось, что ты изменник Родины, если попал в план, - это был приказ Сталина.
- А.Д. В первую зиму очень тяжело было? Вы где ее провели, в каком лагере?
- В Вязьме очень тяжело было. Отопления не было, цементный пол, пучок соломы, разбитые окна, кое-как заделанные фанерой. Тряпками нельзя было, - срывали, себя накрывали, но кое-как досками забили, чтобы хоть ветра не было. Кто устроился где-то в уголке, многие прямо под окнами, - замерзали, погибали сотнями.
- А.Д. Что позволило вам выжить там?
- Бывает, в лагере с кем-то познакомишься, куда-то на работу попал, где-то на нарах удобное место нашел около печки, - тысяча вариантов есть, которые позволяют получить какое-то преимущество. Но там ничего не было. Там получилось все наоборот. Видно там уже я заболел то ли сразу сыпным тифом, то ли сначала каким-то простудным заболеванием, - и тогда организм ослабился и я заразился сыпным тифом. Короче говоря, с одним из первых эшелонов в открытом вагоне я был отправлен в Минск, в большой стационарный уже организованный лагерь. Лагерь был в Минске, в самом городе, такой наполовину для гражданских - наполовину для военнопленных. А второй был специально для военнопленных, местечко Масюковщино, это в 10-12 км от Минска. В первом тоже были казармы, но тут был военный городок, который превратили в большой лагерь, - один из первых в России. И там я попал в карантин, в тифозный барак, на умирание. Лекарств никаких не было. При сыпном тифе нужно усиленное питание, чтобы организм поддержать, - организм сам должен с этой штукой бороться. Есть какие-то лекарства очень немногие, но самое радикальное - это хорошее питание, тепло, - а тут все получилось наоборот. Это обреченные были, те, которые попали в этот барак. Ни на какие работы оттуда не попадали. А значит, паек еще меньше был, поскольку тебя на работы не гоняли, паек - минимум. Приварка, как говорится, никакого не могло быть, где-нибудь что-нибудь достать исключалось, - люди были обречены на смерть. Умирали много, но врачи, которые там находились с нами в этом боксе, санитары в основном, они не давали полную информацию о количестве погибших. И получали баланду эту, паек на большее количество людей, и распределяли его среди этих людей. Казалось бы, безнадежная ситуация, а вот эта безнадежная ситуация обернулась какой-то надеждой. Все-таки нас немножко подкармливали. Ну и наши товарищи, которые на кухне работали, всегда давали немножко больше баланды на тифозников, которым было совсем плохо. А там уже началось наше сопротивление, наши люди были везде.
- А.Д. Информация из внешнего мира какая-то доходила?
- Да. Задача Сопротивления была всем распространять новости, а информированность у нас была очень хорошая. То, что знали партизаны сегодня, мы узнавали на третий день! Население не знало то, что знали мы по линии фронта, по военному положению, по международному положению...".
|