"ЛЮДИ И ВОЙНА" - "PEOPLE AND WAR"

САЙТ ПОИСКА СВЕДЕНИЙ О ВОИНАХ, ПОГИБШИХ И ПРОПАВШИХ БЕЗ ВЕСТИ В ВОВ, А ТАКЖЕ ИХ РОДСТВЕННИКОВ...
Текущее время: Чт мар 28, 2024 14:49 14

Часовой пояс: UTC+03:00


Добро пожаловать на наш форум. Регистрируйтесь на нем и пишите свои заявки в темах. Указывайте в заголовке темы Ф.И.О. в именительном падеже… Если Вы зарегистрировались на форуме, но в течение суток не произошла активация Вашего аккаунта, то пишите администратору на tashpoisk@mail.ru. В связи с наплывом спамеров на форуме включена ручная активация аккаунтов (спамеров просим не беспокоить, их аккаунты будут удалены).



Правила форума


Сбор средств на создание "Вяземского мемориала" viewtopic.php?f=504&t=8285
Общий раздел по «Вяземскому концлагерю» viewforum.php?f=426
Список найденных семей военнопленных Дулаг-184, Вязьма viewtopic.php?f=503&t=4849
Список отработанных тем: viewtopic.php?f=501&t=8111&p=29118#p29118



Начать новую тему  Ответить на тему  [ 32 сообщения ]  На страницу « 1 2 3 4 »
Автор Сообщение
СообщениеДобавлено: Ср фев 20, 2019 17:59 17 
Не в сети
Поисковик

Зарегистрирован: Сб мар 24, 2012 16:04 16
Сообщения: 1413
Мой долг перед тобой, отец мой
Из воспоминаний Иринцеева Александра Сократовича,
племянника красноармейца 923-го ап 357-й сд Федора
Имитиловича Иринцеева (1910 — 03.09.1942, лазарет № 2).
«Каждый человек рождается не просто топтать травку возле
дома, либо, как у нас, на землях Сибири любят говорить, „не
снег топтать“. У каждого человека, видимо, действительно заранее
предначертана судьба. Я в это теперь свято верю, потому как сам,
увы, прожил уже около 60 лет. Сказать трудно, но реальность жестока,
мне кажется, я все еще молод, полон сил, а годы, оказывается,
беспощадно идут вперед, прибавляя недели, месяцы и годы.
Каждому — свое, кому-то — воевать, кому-то — рожать, кому-то
— творить. Закон жизни таков. Мне, кажется единственному
из братьев, суждено было исполнить долг перед нашим отцом. Об
этом подробнее

Я — Иринцеев
Я, Иринцеев Александр Сократович, родом из улуса (села) Харагун
Баяндаевского района Усть-Ордынского Бурятского округа,
что в Иркутской области, возле священного озера-моря Байкал.
Родился там в 1956 г. в семье родовитых бурят.
Мои родители — буряты, коренные жители этих мест, правда,
раньше, в 40–50–60-х гг. район назывался Эхирит-Булагатский,
Бурят-Монгольской Автономной Республики. Отец, Иринцеев Сократ
Имхелович, 1920 г. р., после окончания Иркутского сельскохозяйственного
техникума, проработав некоторое время в Республике
Бурятия, вернулся в свои края и прошел большой трудовой путь,
от простого зоотехника до председателя крупного колхоза и ответственного
окружного партийного работника. Он был средним из
трех своих братьев.
Старший из них — Федор, 1915 г. р. По рассказам отца, он еще
в 1940 г. по призыву ушел в Красную армию и в первые годы Великой
Отечественной войны пропал без вести под Москвой, был не женат.
Младший — Константин, 1926 г. р., до донца своей жизни проработал
на трудовом фронте, имел трех детей: Елена, Михаил и Неля.
Моя мама — Ханхасыкова Мария Хаглуевна, 1929 г. р., заслуженный
ветеран потребкооперации Иркутской области, округа и
района, ветеран труда и тыла, почетный гражданин Баяндаевского
района, дала нам своим детям достойное воспитание и возможность
получить всем высшее образование; умерла на 81-м году
жизни, имея 10 внуков и 11 правнуков!!!
Нас в семье было четверо детей: старший брат Федор, 1951 г. р.,
которому дали имя без вести пропавшего на войне дяди, умер в
этом году, имел двух детей: Сашу и Люду. Старшая сестра Людмила,
1953 г. р., медицинский работник, отдав всю свою сознательную
жизнь любимой работе и выйдя на заслуженную пенсию, сейчас
живет и продолжает работать в районной больнице села Баяндай,
родила и вырастила трех детей: Анатолия, Андрея и Алену.
Младший брат Владимир, 1962 г. р., после окончания Иркутского
сельскохозяйственного института работал по своей специальности,
также на ответственных государственных должностях УстьОрдынского
Бурятского автономного округа, имел двух сыновей:
Владимира и Михаила, погиб в автокатастрофе.
Таким образом, из трех сыновей Сократа Имхеловича Иринцеева
остался на сегодняшний день я один. В свое время после
окончания Восточно-Сибирского технологического института в
городе Улан-Удэ в 1979 г., проработав год в родном районе на комсомольской
ниве, выехал в Якутию, где долгие годы проработал в
сфере народного хозяйства.
В данное время тружусь главным инженером Госкинохранилища
Министерства культуры и духовного развития Республики Саха
(Якутия). Обзавелся семьей: супруга, по национальности саха, Евдокия
Семеновна, 1962 г. р., известный журналист, автор четырех
книг, главный редактор республиканских детских газет „Кэскил“ и
„Юность Севера“. Старший сын Александр — учитель иностранных
языков, младший Аюр — студент медицинского института СевероВосточного
Федерального университета имени М. К. Аммосова.

Дядя Федор
О родном дяде, Федоре Имхеловиче, я знал с маленьких лет,
когда старцы, близкие и родные рассказывали о прошедшей страшной
войне, которая унесла много жизней, оставив сиротами их родителей,
детей и родственников. Сколько помню деда и бабушку,
они до конца своих дней ждали старшего сына с войны. До последнего,
кажется, теплилась в их сердцах догорающая искорка надежды
увидеть и обнять сына.
Сколько себя помню, селяне вспоминали, обязательно подчеркивая,
каким он парнем был, высоким, статным, умным и обаятельным.
В моем детском понимании создавался яркий образ красивого
и видного, физически очень крепкого, всесторонне развитого и
образованного моего дяди. Вроде и мой отец, и дядя Костя были
внешне весьма заметными мужчинами, завидными трудягами, успешными
работниками, которых ставили везде и всюду в пример,
дед Имхэл все равно считал пропавшего Федора самым-самым.
У стариков осталась одна-единственная фотография дяди, которая
была сделана в довоенное время, когда его призывали в ряды
Красной армии. Этот снимок был священным, он висел высоко на
главной стене над обеденным столом в обрамлении красивой рамочки
под стеклом в родовом доме улуса (села) Харагун, и никому
не позволялось дотрагиваться до него. Мы, шумные сорванцы-ребята,
проходя мимо этого места, вольно-невольно подтягивались
тут же, приводили себя в порядок, краешком глаза поглядывая
на фотографию своего дяди в военной форме. Им мы очень гордились,
часто пересказывая то, что слышали от людей и родных.
Единственная обида и досада охватывала нас, детей, во время ежегодного
празднования Дня Победы.
— Ваш дядя пропал без вести, — тихо говорил нам отец, не
скрывая свое огорчение и объясняя, что это может значить.
В числе погибших он не значился, поэтому поклониться могиле
и то невозможно. Искать? А сколько он запросов делал в разные
инстанции, все тщетно. Время от времени, особенно долгими зимними
вечерами, при свете свечек он долго сочинял различного содержания
письма в Москву в надежде хоть на этот раз получить радостную
весть. Но чуда так и не было. Был только один ответ: нет
данных, не числится, считается без вести пропавшим.
Его не успокаивало даже то, что у самого рос мой брат Федя.
Тоже шустренький, умненький, физически сильный мальчик, которого
обожали в деревне. Потом, после окончания школы, он самостоятельно
поступил в Новосибирский электротехнический институт
связи, который окончил блестяще, с красным дипломом.
Стал связистом-профессионалом и до ухода на пенсию работал в
сфере связи.
Отец рано ушел из жизни, попав в аварию. Но он никогда не
скрывал ни от нас, ни от близких, что не перестает ждать своего
брата. Поэтому, наверное, и в нас поселилось желание непременно
разузнать что-либо о судьбе дяди Федора. Я переехал в Якутию
почти сразу после смерти отца. Но и вдали от дома, от родных
мест, меня не покидала мысль о поисках дяди. Конечно, в девяностые
годы затеять что-то подобное не пришлось, время было другое,
новое, сложное. Позже по-тихой начал задумываться, изредка
наводя справки.
И вот в этом году, нужно считать, что мне крупно повезло. Интернет
наконец выдал ту самую ценную информацию, где указывается
место гибели и даже место захоронения — город Вязьма,
что в Смоленской области, чуть более 200 километров от Москвы.
А ведь всего-то набрал ФИО дяди! Первое, что пришло в голову, и
это удивительно, — как ребенку, захотелось подбежать к отцу, обнять
и крикнуть: „Папа, твой брат нашелся!“.
Но, увы, я сам уже прилично давно дед, а тех самых близких
дяди Федора — его родителей и братьев — давно нет в живых.
Прошло слишком много времени. Слишком много воды утекло за
73 года. Но благодаря наказам отца, страданиям близких и тем рассказам
односельчан мы считаем, что нашли свою потерю. Теперь
его имя будет жить в памяти наших детей и внуков. Хоть и не было
своей семьи и собственных детей у Федора Имхеловича Иринцеева,
но потомков оставили его родные братья. Им сегодня нести
вахту памяти своего дяди.
Велика Россия. Необъятна наша страна. Но сколько ее граждан
разных национальностей защищали эту удивительную страну, которую
все называли Родиной. В том числе и мой дядя, который пал
в самом пекле, в самом начале Великой Отечественной войны.
Мой долг перед отцом, считаю, выполнен. Но долг моих детей,
близких, родственников — помнить доброе имя своего дяди и донести
до своих потомков. Ради мира на Земле. Ради Жизни и процветания.
Спасибо вам за нашего дядю
2014 г. был для нас особенный. В апреле этого года к нам „вернулся“
дядя Федор, который пропал без вести еще в самом начале
войны, в 1941 г. Он ушел служить в Красную армию в 1940 г., вскоре
родители получили от него красивую фотографию, где снимались
трое: он и двое его сослуживцев. А потом началась война, и
он ушел защищать Родину. Все, больше от него не было ни писем,
ни сообщений. Никто его не видел и ничего о нем не слышал. И вот
с помощью Международной ассоциации общественных поисковых
объединений „Народная память о защитниках Отечества“ было установлено
место захоронения Иринцеева Федора Имхеловича, который
попал в окружение в Вяземском котле, где был пленен и через
год скончался в лазарете № 2 немецкого пересыльного лагеря
„Дулаг-184“, располагавшегося в городе Вязьма.
Осенью 2014 г. я приезжал в Москву. Познакомился со всеми
ответственными лицами. Вели детальный разговор об установлении
портрета нашего дяди на мемориальном комплексе в
городе Вязьма при активном содействии Российского военноисторического
общества в лице Мединского Ростислава Игнатьевича.
И вот прошло всего-то полгода — и тут радостная весть. Портрет
Иринцеева Федора Имхеловича, воина — защитника Родины,
как обещано, уже установлен на мемориале. На торжественный
митинг по случаю празднования 70-летия Великой Победы в Городе
воинской славы Вязьма я привез всю семью: супругу и двоих
взрослых сыновей. Миссия очень личная, но в то же время и политическая,
и историческая, так как ведь молодым же нужно помнить
и знать истинную историю из уст поисковиков, изучавших
дела, поднявших тела убитых и павших на войне воинов. Им суждено
бороться за мир и дружеское сосуществование, вести интернациональную
и межнациональную политику в своей жизни, духовно
обогащаться и развиваться, не забывая подвиг павших прародителей.
Очень волновался перед поездкой. Мысленно перебирал все
моменты трагедии родителей дяди, которые так и не дождались
сына, а мой отец — старшего брата. Ведь это передалось и мне,
хотя никто меня не учил и не просил помнить, вот почему я всю
жизнь тоже искал его. Теперь, когда я узнал место упокоения его
души, счел нужным обязательно привезти сыновей. Потому как на
бронзовом портрете высечена моя, т. е. их фамилия — Иринцеев.
Это означает, что в те тягостные года все народы страны встали
на борьбу с немецкими захватчиками: и якуты из далеких снежных
краев, и буряты из Байкальских окрестностей.
Очень душевные и глубокие по содержанию торжественные
мероприятия, митинг на мемориале, встреча в Литературном салоне,
поездки по лазаретам — одним словом, все организовано на
высоком уровне. Я благодарю всех за истинную поддержку и помощь,
беспокойство и чуткость.
Земной вам поклон!
Александр Иринцеев,
племянник Иринцеева Федора Имхеловича
Усть-Орда Иркутской области — Республика Саха (Якутия)»

В Антиповском помнят Андрея Зенкова
Из письма Валуховой Ларисы Николаевны, члена Ростовского
областного клуба «Память-Поиск», зам. командира поискового
отряда «Звезда» Неклиновского района Ростовской области.
«7 февраля в местной газете было опубликовано наше объявление
с просьбой откликнуться родственников старшего сержанта
Андрея Евстафиевича Зенкова, погибшего в годы Великой Отечественной
войны.
На заметку о военнослужащем почти сразу пришли отклики.
В редакцию пришла Наталья Николаевна Канаева. Жительница хутора
Дубровского рассказала, что Андрей Евстафиевич Зенков —
родной дядя ее мужа. Сестра солдата Канаева Мария Евстафиевна
(1921 г. р.) 44 года проработала учителем. Ветеран труда и заслуженный
учитель, бабушка Маша умерла в 2011 г. А мать солдата
звали Ермакова Агафия Флегонтовна. Сохранилось свидетельство
об окончании ею церковно-приходской школы. Работала Агафия
заведующей пекарней, на собраниях была первой, грамотной
и пробивной казачкой. В семье Зенковых было пять детей: старший
Андрей (1916 г.), Евдокия (1917 г.), Мария (1921 г.), Александра,
Михаил (1928 г.). Жили они в хуторе Нижне-Ермаковском, сейчас
это хутор Антиповский Шолоховского района.
В последнем письме Андрей Зенков писал: их часть везут на
поезде по направлению к Вязьме. Больше от Андрея не было ни
весточки. Уже после войны встретили родные в Дударевке ветерана,
который видел старшего сержанта Андрея Зенкова, попавшего
в окружение со своим отделением — 15 солдатами. Андрей вскочил
к знакомому хуторянину на подножку машины: „Голодный я.
Мы попали в окружение, нет у тебя чего-нибудь поесть?“. Тот отдал
ему свой хлеб. И потерялась ниточка. Мать так и не узнала ничего
об участи сына, но много лет ждала его, надеялась, что остался
жив ее первенец.
Сохранилась фотография 1940 г. с надписью: „Сестричке Шуре
от Андрея“. Судя по надписи, танковая часть РККА, где служил наш
земляк, стояла в г. Калинине (теперь это Тверь). Это было еще во
время срочной службы. А потом была война.
Уже намного позже прочитали родные в Книге памяти, что
числится Андрюша без вести пропавшим. А о том, что 26-летний
солдат погиб в немецком плену под Вязьмой в начале 1942 г., они
узнали только из нашей газеты. После появления объявления о розыске
родных солдата еще несколько хуторян звонили Наталье Николаевне
Канаевой: в Антиповском помнят Андрея Зенкова. Младший
брат солдата, Михаил Евстафьевич Зенков (1928 г. р.), живет в
ст. Вешенская у дочери, Фроловой Натальи Михайловны».

«Сережка с Малой Бронной и Витька с Моховой…» —
это песня о нашем доме…

Из воспоминаний Крапивской Беллы Элевны, дочери ополченца
18-й сдно Ленинградского района г. Москвы Крапивского
Эли-Идла Овсеевича (1908–1942, лазарет № 1 «Дулага-184»).
«Мне хотелось бы поделиться воспоминаниями о близких и
родных моему сердцу людях. Прошло столько лет со времени окончания
Великой Отечественной войны, а душа болит до сих пор.
Особенно душа всколыхнулась, когда побывала 25–26 октября
2008 г. в г. Вязьме Смоленской области на месте немецкого пересыльного
лагеря, где в невероятных условиях умирали от холода
и голода наши военнопленные, которых оккупанты пригнали
в город. Наши бойцы сражались с фашистами до последней возможности.
Вечная слава погибшим героям! Пусть земля им будет
пухом.
Было очень тяжело находиться на Смоленщине, но я рада, что
побывала там и узнала горькую правду о том, как сражался и как
погиб мой отец.
Я, Крапивская Белла Элевна, родилась 30 января 1941 г., коренная
москвичка, жила с родителями на Большой Бронной улице
в доме № 21 в прекрасной коммуналке, где было 70 соседей,
22 комнаты, огромный коридор, печка, дрова, один туалет, одна
большая кухня. Двери не закрывались. Замечательные люди
жили! Дом у нас был легендарный. В доме жил композитор Эшпай
с семьей. Его песня „Сережка с Малой Бронной и Витька с
Моховой…“ — это песня о нашем доме, просто для рифмы взята
Малая Бронная.
А через двор в доме напротив жил Исаак Осипович Дунаевский
с семьей. Жили дружно, весело, хотя и бедно, делились последним.
Мама с отцом поженились в 1939 г., а в 1941 г. началась проклятая
война. Мне было 5 месяцев, когда отец 23 июня 1941 г. ушел
на фронт — с народным ополчением, красноармейцем. В фильме
„Офицеры“ комэск говорит замечательные слова: „Есть такая профессия
— Родину защищать!“.
Мама с грудным ребенком была эвакуирована в г. Стерлитамак,
в Башкирию. Ей так не хотелось уезжать из Москвы, она говорила:
„А вдруг отец заедет?“. И как чувствовала! В июле 1941 г.,
когда мы уехали в Башкирию, отец прибежал домой на Большую
Бронную. Он был легко ранен в голову. Соседи сказали ему, что
мы эвакуированы. Отец взял наш адрес и написал нам три письма:
„Вернусь с Победой! Береги доченьку!“. Но случилось несчастье —
у мамы украли сумку, где были карточки и письма отца.
А в декабре 1941 г. мы получили извещение, что отец пропал
без вести. Моя мама — очень мужественный человек. Как она, бедная,
пережила такое горе, а я была грудным ребенком…
Жили в эвакуации очень трудно, мама работала в колхозе, голодали,
я много болела — диспепсией, трахомой, все говорили, что
ребенок умрет. Мама меня выходила. В 1944 г. мы выехали в Душанбе
к сестре мамы. Мама везла меня и большой мешок соли.
После войны в 1945 г. мы вернулись домой. Соседи сохранили
нам комнату. Мы с мамой очень долго искали отца, ждали, писали
С. С. Смирнову, автору книги „Брестская крепость“. Ответ был
один: „Пропал без вести“.
Мама была два года замужем, а осталась солдаткой навсегда.
Очень любила отца. Мы его ждали и надеялись, что он вернется.
Тогда по улице Горького (теперь Тверская) еще ходил трамвай.
А вокруг памятника Пушкину ходил огромный игрушечный
черный кот, и звучали пушкинские строки: „У Лукоморья дуб зеленый…“.
В начале Большой Бронной в магазине „Прага“ продавались
такие вкусные вещи! Мы покупали котлеты по 6 копеек — а запах!
Весь коридор их ел, они были вкусные, как и французские булки.
А во дворе дома был рынок — там продавалась ряженка, картошка,
которая пахла картошкой, если это была курица, то она пахла курицей,
а охотничьи колбаски, а ледяная рыба из Елисеевского магазина,
или дунайская селедка с жирной спинкой, такая нежная…
Все имело свой вкус.
Мы с мамой очень дружили, гуляли, беседовали, ходили в театр.
Мама работала переплетчицей в типографии, в полуподвальном
помещении, приходила с окровавленными от клея руками. Работая
на конвейере, она не могла ни на минуту отойти, чтобы поесть
и питалась практически одним хлебом. В 1959 г. маме первой
было присвоено звание "Ударник коммунистического труда". И работала
мама с 1945 по 1963 г., до оформления пенсии. Но никогда
не унывала!
У мамы было шестилетнее образование, но, несмотря на это,
никто не верил, что у нее не было высшего образования. Потому
что она было образованным эрудированным человеком. Маму
очень любили. Она для меня живой пример верности и памяти.
Когда я слышу песню „Темная ночь“, я всегда плачу и вспоминаю
своих родителей.
Я закончила педучилище, пединститут, 45 лет отдала народному
образованию, являюсь „Отличником народного просвещения“,
учителем высшей категории, ветераном труда. Когда я болела,
мама помогала мне писать лекции.
В 1963 г. наш дом на Большой Бронной сломали, а нам дали
комнату в коммунальной квартире на ул. Обручева на Ленинском
проспекте. И только в 1979 г. мы, как семья погибшего, получили
однокомнатную квартиру в Чертаново. В 1986 г. мама умерла из-за
небрежности врачей. Прошло столько времени, а я не могу ее забыть.
Это был умный, добрый, светлый человек.
…А к 60-летию Победы мне прислали газету „Вечерняя Москва“,
где было сказано, что мой отец Крапивский Эля-Идл Овсеевич
погиб в г. Вязьме под Смоленском. В 2008 г. мне удалось побывать
на Смоленщине и узнать горькую правду о том, как погиб мой
отец, которого я знаю только по фотографиям и рассказам мамы и
близких родных.
Я выражаю большую благодарность за эту незабываемую поездку,
за теплый радушный прием поисковикам.
Большое спасибо за их колоссальный труд в поиске погибших
воинов, отдавших жизнь за Родину! Дай Бог им здоровья и терпения,
низкий им поклон!»

Нам небезразлична судьба наших дедов
Из письма Ширинян Галины Романовны, невестки
красноармейца Шириняна Арташеса Маркаровича
(1913 — 02.02.1942, лазарет № 1 «Дулага-184»).
«…Ширинян Арташес Маркарович родился в 1913 г. в очень
крепкой, дружной и многодетной семье. Его отец, Ширинян Маркар
Мартиросович, и мать, Ширинян Кехецик, воспитывали, кроме
своих пятерых детей, еще и семерых детей своего убитого бандитами
брата. Самый старший брат — Хачехпар Маркарович 1909 г.,
сестра — Агавни Маркаровна 1910 г., брат — Торос Маркарович
1915 г., самый младший брат и наш дедушка — Ширинян Мартирос
Маркарович 1921 г.
Семья была очень трудолюбивой. У них были кони, бараны, коровы.
Их лошади участвовали в скачках, а самый старший брат Хачехпар
был жокеем (он был небольшого роста и весил мало). Отец,
Маркар Мартиросович, умер рано (примерно в 55 лет). На плечи
старших братьев и матери легли заботы о младших.
Когда началась война, все три брата ушли с первых же дней защищать
Родину.
Старший брат воевал до конца войны и вернулся живым. Он
женился, у него родились дети, есть внуки и правнуки.
Младший брат, Мартирос, попал на фронт во время службы
в армии, участвовал в параде на Красной площади в Москве
07.11.1941. Был тяжело ранен и комиссован, являлся инвалидом
ВОВ II группы. Отмечен наградами, медалями. Прожил долгую
жизнь, имел троих детей, пятерых внуков, восьмерых правнуков.
Торос и Арташес не вернулись и считались пропавшими без
вести. У Тороса осталась дома молодая жена и сын Маркар, а Арташес
так и не успел обзавестись семьей. Арташес был очень хорошим
трактористом. Его в колхозе „Свобода“ не отпускали на войну,
как тогда говорили — „бронь“. Но у всех братьев было чувство ответственности
за Родину, и они исполнили свой долг сполна.
В 1942 г. родным пришло известие, что Ширинян Арташес
Маркарович пропал без вести. Потом нашелся сослуживец Арташеса
Маркаровича — Наноян Асвадур Калустович, 1913 г. р. Он
рассказал, что они устроили привал. Спать легли в скирдах соломы.
Началась бомбежка, командир скомандовал: „По машинам!“.
Вот тогда они многих и недосчитались, в их числе и Арташеса Маркаровича.
Наш Мясниковский район потерял многих своих сыновей во
время Великой Отечественной войны. Многих судьба неизвестна.
Родственники ждали и ждут хоть какой-то весточки о них. С каждым
годом ветеранов становится все меньше. Нет уже и братьев
Арташеса Маркаровича — Хачехпара и Мартироса. Стали умирать
уже и дети. Нет уже и сына Мартироса Маркаровича — Шириняна
Маркара Мартиросовича (и нашего отца). Как он был бы рад узнать
что-нибудь о братьях своего отца! Но есть мы: дети, внуки и правнуки.
Нас очень много. Нам тоже небезразлична судьба наших дедов.
Вот стихотворение правнучки Мартироса Маркаровича — Наталии.
Не судите строго, ей было тогда 7 лет, и оно было написано
прямо в зале на вечере памяти ветеранов ВОВ, но от всей души, поэтому
не редактировали:
В этот день поминаем людей —
Дедов и прадедов, родных.
Нет, не надо говорить об этом скорей,
Ведь шли они в бой за потомков своих.
Чтоб жилось хорошо и спокойно,
Не в плену у фашистов — врагов,
Шли на смерть они добровольно
Для продолжения многих родов.
Должны с уважением помнить всегда
Спасителей нашей судьбы.
Кто не погиб в бойне едва,
А кто был все же убит.
Все равно вспоминайте героев, друзья!
Ведь благодаря им сегодня живет ваша семья!!!
Мы все присоединяемся к этим словам и готовы помогать во
всем. Спасибо вам, что находите архивы и сообщаете родственникам.
Это очень важно!!!»

Извещения «Пропал без вести», и больше ничего…
Из воспоминаний Талановой Татьяны Михайловны,
внучки красноармейца Пантаева Леонтия Петровича (1902 —
19.08.1942, лазарет № 1 «Дулага-184»).
«Мой дед Леонтий Петрович Пантаев, уроженец села Вечкусово
Смирновского района Горьковской области, 1902 г. р., был призван
1 марта 1942 г
До этого 28 октября 1941 г. умерла его жена Екатерина. Остались
шестеро детей, младшему было всего три месяца: Григорий
родился 12 июля 1941 г. Старшей дочери Надежде шел восемнадцатый
год, и она работала в г. Горьком на оборонном заводе. Нашей
маме — 12 лет. Остальные — Константин, Иван, Николай и Григорий
— мал мала меньше.
Когда умерла бабушка, деда не было дома. Он был, как тогда
говорили, на окопах. Рыли окопы где-то под г. Горьким. Он приехал,
а жену уже похоронили. И даже старшая дочь не смогла приехать
на похороны, потом уже приехала насовсем и взвалила всю
эту ношу на свои плечи. Вырастили всех. Надежда с рано повзрослевшей
сестрой Анной поднимали мальчишек. Пережили все лишения
военных лет, и голод, и нужду. Их тетя Степанида, у нее не
было своих детей, взяла на воспитание Николая. Всех вырастили
добрыми, честными и очень хорошими людьми.
Нет уже Надежды и Константина. Но потомков у деда уже 45
человек. Четверо детей живы, а самому младшему, Григорию, в
этом году исполнилось 70 лет. Внуки, правнуки и много праправнуков.
В родном селе стоит памятник погибшим в Великой Отечественной
войне односельчанам. Больше двухсот дворов было тогда в
селе, много ушло на фронт людей и много не вернулось. На памятнике
более 170 имен. Имя нашего деда тоже там. И в День Победы
есть куда положить цветы и склонить голову. Но дети всегда хотели
знать, где он похоронен.
Призван дед был 1 марта 1942 г., единственное письмо от него
пришло в июне. Письмо сгорело вместе с его домом в 1958 г. Текст
письма хорошо не запомнили, но помнят, писал он, что находится
на Смоленско-Калининском рубеже, тяжелые бои, и не явно, но поняли
они: прощался. И больше ничего, кроме извещения „Пропал
без вести“. Оно тоже сгорело с домом. Тетя Надя и мама пытались
узнать, где он погиб, хотя бы братская могила или местность. Но
им посоветовали, что лучше не искать. Если найдется, сообщат им.
Люди они деревенские, православные, им хотелось, если он погиб,
все исполнить по традициям православным. Беспокоились, что без
отпевания, без предания земле душа не успокоится. Но „пропал без
вести“, не погиб, а вдруг живой. Долго ждали вестей.
Однажды его старшей сестре приснился сон. Она встретила
его во сне в какой-то незнакомой местности — поле, перелесок,
недалеко лес, ложбинка, но не овраг, лето, трава сочно-зеленая, ни
жилья, ни людей, а он в солдатском обмундировании со скаткой за
спиной. Окликнула его: „Что ты здесь делаешь?“. Он ответил: „Просто
хожу, нас здесь много, и мы все ходим полями и лесами вокруг,
а я, — говорит, — ищу Катю (жену) и не могу ее найти“. И тогда они
поняли, что он мертв, и заказали ему в церкви отпевание. Это мне
рассказала моя мама. Но надежду найти и узнать, как и где он погиб,
они никогда не теряли. В интернете до 2010 г. не было о нем ничего.
Но благодаря неравнодушным людям, низкий им поклон и благодарность,
мы знаем, где погиб наш дед. Это город Вязьма Смоленской
области. В августе 1942 г. раненый дед с поля боя попал в
лазарет №1 „Дулага-184“, в хирургическое отделение, и умер там, и
закопан недалеко на территории. Нас привезли на это место. Поездка
семей погибших была организована Оргкомитетом „Вяземский
мемориал“ 26–27 ноября 2011 г. Мы благодарны всем: кто нашел
документы в архиве, кто поместил данные в сеть, кто организовывал
поездку, кто нам рассказывал о событиях, всем-всем большая благодарность.
Но впечатление было совершенно испорчено, мы были просто
морально убиты от того, что увидели на месте захоронения
умерших в лазарете солдат. Мусор, поваленные деревья, грязь — и
больше ничего. И это в черте города. Вокруг жилые дома. Местный
житель нам рассказал, что раньше здесь был мемориальный скверик,
что здесь его торжественно принимали в пионеры, был памятник,
был обозначен овраг, куда немцы закапывали погибших. В последние
годы все разрушено, заброшено и завалено мусором. И рядом
уже строят дома, прямо на костях наших дедов. Мемориал на
месте „Дулага-184“ — тоже зрелище не для глаз потомков, которые
70 лет искали могилы своих близких, ушедших на защиту своей
Родины. С тяжелым сердцем вспоминая эту долгожданную для
нашей семьи поездку, еще раз без перечисления имен благодарим
всех, кто, не жалея своих сил, времени, нервов, занимается поиском
пропавших без вести, чужих для них людей. Не могу не упомянуть
о детях, которые сопровождали нас в поездке. Это дети из поискового
отряда имени Сергея Сергеевича Смирнова ДЮЦ „Пресня“
и дети из школы-интерната № 11 г. Москвы.
Хочется сказать, восхищаясь: „Есть же Люди!“.
И учитывая двойственные ощущения от поездки: „А есть людишки“».

Помним деда
Из воспоминаний Смирновой Розы, внучки красноармейца
Хасанова Сагидуллы Валиулловича (1907 — 25.09.1942,
лазарет № 2 «Дулага-184»).
«О нашем дедушке — Хасанове Сагидулле Валиулловиче — мы
знаем очень мало. Даже его дочери немногое помнят о нем. Ко-
гда он уходил на фронт, им было менее 7 лет. Только кое-что из бабушкиных
воспоминаний осталось в памяти. По ее рассказам, это
был очень веселый и светлый человек. Возле него всегда было много
людей. А дом напоминал вокзал, потому что все, кто ехал из его
родной деревни в Уфу, делали остановку на ночлег у них, т. к. за
один день нельзя было управиться. Сам он был из большой крестьянской
семьи, рано остались без матери. Работал при райисполкоме,
и земляки его очень хорошо помнили. В сорок первом году основную
часть мужчин села отправили на фронт. Их отъезд был самым
многочисленным. Было несколько машин. Какое-то время они
находились, как говорила бабушка, на пересыльном пункте (это километров
70 от нас). Бабушка уговорила женщин, собрали продукты,
табак, теплые вещи, несколько раз навещали своих мужей. Но
потом им сказали, чтобы больше не приходили, т. к. их отправляют
на фронт.
От дедушки было одно письмо, где он сообщил, что будет воевать
на защите Москвы. А потом только извещение, что он пропал
без вести. А где, когда?.. Это было долгой тайной. Ни один военкомат,
архив не давали никаких результатов, одна отписка — пропал
без вести.
И только 2009 год принес долгожданную весть. Жаль, не дожила
бабушка до этого дня. Она до последнего дня его ждала. День
Победы она всегда ждала с большим трепетом: это был ее праздник
— она была вдовой участника войны. Этот праздник и для всех
нас стал любимым. А в этот год — год 70-летия Победы — особенным.
Ведь мы, потомки этого солдата, внуки, правнуки, праправнуки,
смогли посетить место, где провел свои последние дни и месяцы
жизни наш дедушка. Это город Вязьма Смоленской области.
„Дулаг-184“. Страшное место. 2-го и 3 мая 2015 года мы (большая
семья потомков Хасанова С. В.) посетили места нахождения лазаретов
(дедушка умер в лазарете № 2). Почтили память всех погибших
возле мемориала, который воздвигнут с помощью Российского
военно-исторического общества. Поездка была очень трогательной.
Она оставила глубокий след в наших сердцах и навсегда
останется в нашей памяти. В дальнейшем также хотелось бы участвовать
в этих поездках (у нас есть кого еще возить — внуки и
правнуки подрастают). Огромное спасибо организаторам поездки.
И вот еще:
Деревянный дом, наличники резные,
Голубые ставни, ступенчатый порог…
В доме за столом сидят мои родные,
Вспоминая деда и сорок первый год
Сельский клуб, машины, проводы и слезы.
В рупор объявляют фамилии на фронт.
Дед с семьей простился около березы.
Грянул марш „Славянки“, и тронулся весь взвод…
Обелиск у клуба, музыка играет.
У подножья павшим возложены цветы.
В списке дед Хасанов, мы стоим, рыдаем.
Он не возвратился с той прóклятой войны.
Деревянный дом, наличники резные,
Голубые ставни, ступенчатый порог
В доме за столом сидят мои родные,
вспоминая деда и сорок первый год».

Я не успела увидеть отца
Из письма Шахворостовой Юлии Степановны, дочери
красноармейца Екимова Степана Степановича, красноармейца
510 ГАП РГК (1913 — 09.03.1942), г. Астана.
«…Мой отец, Екимов Степан Степанович был призван в армию
7 июля 1941 г. из с. Малые Бутырки Мамонтовского района
Алтайского края. Я родилась 8 июля 1941 г. в с. Малые Бутырки.
В октябре 1941 г. мать получила похоронку, где было сообщено, что
он пропал без вести.
Я никогда не видела ни отца, ни похоронку (она была у бабушки),
а отец не узнал, что я родилась.
В 1949 г. мать переехала со мной в Казахстан, и с тех пор до
сего времени я живу в г. Алма-Ате, где училась, работала, вышла
замуж, похоронила своего мужа в 1979 г., вырастила двоих детей:
дочь Ольгу, 1965 г. р. и сына Дмитрия, 1972 г. р. Сейчас я на пенсии,
я инвалид II группы, у меня онкология. Мать моя Косилова Анна
Михайловна ушла из жизни в 2007 г. Ей было 85 лет.
Хочу сказать вам огромное спасибо за то, что вы делаете, разыскиваете
погибших и их родных. Я несколько раз порывалась
обратиться в архивы, чтобы хоть что-нибудь узнать об отце, но не
знала, как это сделать, и не решалась, так как таких, как я, очень
и очень много, просто смирилась. Я не знаю, что еще написать, я
очень волнуюсь, простите, может, вы найдете время и напишете
мне или сообщите какие-либо подробности, я буду очень вам благодарна…»

Остались только женщины и дети
Из воспоминаний Мочаловой Зинаиды Михайловны, дочери
красноармейца 155-й сд Михаила Павловича Мочалова (1910 —
27.09.1942, лазарет № 1 «Дулага-184»).
Родственники найдены группой «Архивариус» Пектубаевской
СОШ Республики Марий Эл (руководитель Т. И. Голиченко).
«Отца моего взяли на войну в 1941 г. Мне тогда был год. Моя
мама, Мочалова Мария Андреевна, осталась одна со мной на руках.
Дом, в котором мы жили, был наполовину выкуплен. Другую
половину маме пришлось выплачивать одной в годы войны. В деревне
остались только женщины с детьми. Самим приходилось пахать
и сеять. Почти все делали вручную, а за зерном приходилось
ходить в Пектубаево и носить его на себе за 18 км.
Зимой в домах было холодно. Чтобы я не замерзла, пока мамы
не было, она привязывала меня к печке за шесток. Когда мне исполнилось
три года, она стала меня брать в лес за дровами с собой,
так как боялась одна ходить в лес.
Ходила в лаптях. Когда приходила домой, снимала лапти и обмотки,
они настолько замерзали, что стояли, как сапоги.
На меня она получала в месяц 40 рублей, а лапти стоили 80
рублей. Чтобы прожить, ей пришлось научиться плести лапти.
Часто не было хлеба. В муку добавляли лебеду, гнилую картошку.
Так и жили…»

Помнить о корнях своих
Из воспоминаний Ижболдиной Надежды Федоровны, старшей
дочери красноармейца Петра Федоровича Набатникова (1908 —
01.02.1942, лазарет № 1 «Дулага-184»).
«Мой дед Набатников Петр Федорович призывался на фронт
летом 1941 г. из города Лебедяни Липецкой (бывшей Рязанской)
области.
Провожали новобранца его сестры, вся улица Вторые Пушкари,
где жила семья, четверо его любимых детей Лидочка (1931 г. р.),
Шурик (1933), Люся (1937), Женечка (1939) и 31-летняя жена Варвара,
уже носившая под сердцем пятого.
Дети, кто на руках, кто уцепившись за юбки взрослых, а взрослые
— в горючих слезах, смотрели на марширующий строй солдат
по Первым Пушкарям — мощеной улице, которая вела к железнодорожной
станции. Именно это навсегда запечатлелось в памяти
средней дочки, четырехлетней Люси. Эта горькая трагическая кар-тинка всю жизнь сопровождает Людмилу Петровну, недавно отметившую
свое 80-летие.
К сожалению, не суждено было отцу Петру Федоровичу узнать
о рождении пятого ребенка — сына, не знала жена его Варвара
Ильинична — куда сообщить о новорожденном, которого в семье
ласково звали и зовут до сих пор Толюшкой.
Десять довоенных лет счастливо прожили вместе моя бабушка
Варвара Ильинична со своим красавцем мужем Петром Федоровичем,
которого в воспоминаниях и рассказах всегда называла
Петюшкой. Силы он был недюжинной, работал в „Заготзерно“
на элеваторе. И до последнего дня своего (не стало ее в 1986 г.) не
переставала ждать его, и говаривала мне — старшей из внуков: „А
вдруг вернется? Ведь возвращались же и после ранений, плена, госпиталей
и даже после полученных похоронок?“.
И правда, возвращались мужчины — мужья и отцы — в соседние
дома во Вторых Пушкарях, где осталась жить моя бабушка со
своими детьми. И как же радовалась этому вся улица, будто праздник
этот пришел и к ним в дом. Но, увы, не суждено было этому
празднику постучаться в дом Набатниковых. И осталась Варвара,
как говорили, „сама шеста“ с пятью детками. Жить надо было ради
них. И кормить каждый день, и учить, и отогревать, и поднимать.
Собирать коровьи лепешки для топки печки, а для еды — остатки
мерзлой картошки на колхозных полях — это была работа
для старших детей Лиды и Шурика. А пройдет немного времени
и уже Шурик, взгромоздившись на подставленный специально
для него ящик, встанет к заводскому станку. „И неизвестно, что бы
было со всеми нами, — вспоминает Людмила Петровна, — если бы
не мамины родители Илья Михайлович и Прасковья Александровна
Волковы. На их плечи лег нелегкий труд помогать поднимать
детей дочери Вари. А плечи у Ильи Михайловича были сильные —
кузнецом проработал всю свою жизнь, работать умел, и уважали
его за это во всей Кузнецкой слободе“.
Сохранила моя бабушка Варя всех своих пятерых детей, вырастила,
поставила на ноги. И, к чести их, не посрамили дети память
отца своего. Все пятеро выучились, вышли в люди, прожили
достойную жизнь, много и успешно работали, были уважаемыми
грамотными специалистами на всех участках работы.
Сегодня из пятерых детей хранят память о тех годах только
двое — Людмила Петровна и Анатолий Петрович, а также семеро
внуков Надежда, Виталий, Олег, Ирина, Галина, Игорь, Александр,
у которых есть свои дети — 14 правнуков рода Набатниковых, есть
уже и праправнуки. Слава Богу, жизнь продолжается. Но помнить
о корнях своих, чтить память погибших — это главное дело для
нас, живущих сегодня.
И в день 72-й годовщины Победы 9 Мая 2017 г. в „Бессмертном
полку“ портрет моего деда Набатникова Петра Федоровича
пронесли его дочь Людмила Петровна и правнучка Елена».

Детство было тяжелым
Из воспоминаний Яценко (Пузейкиной) Надежды Петровны,
дочери красноармейца Петра Акимовича Пузейкина (1909 —
15.01.1942, лазарет № 1 «Дулага-184»).
«Семья наша жила в д. Скачково. В 1930 г. переехали в Ярцево:
перевезли сруб, хату поставили, но внутри так и не доделали —
были пригодны для жизни две комнаты, началась война. Отец был
плотник, работал на Ярцевской ткацкой фабрике, и имеется у меня
одна маленькая справочка, где написано: Пузейкин Петр Акимович,
работал с 1930 г. по 24 июня 1941 г. — по день ухода в РККА.
Семья была бедная, с нами жили еще мамины родители — дедушка
и бабушка. Мама мало рассказывала об отце, так как мы ее практически
не видели дома. Она работала от зари до зари; а во время
войны мы постоянно жили под страхом и при отступлении прятались
в лесу, в подполье дома, на чердаке.
После освобождения г. Ярцева началось его восстановление, и
она работала на стройке, потом уборщицей и прачкой вечером. Так
и прошло наше бедное детство.
У мамы было 4 детей, но один умер в 1942 г., Юра, ему был
один год.
Троих же детей мама выучила: старшая сестра получила высшее
образование — преподаватель иностранного языка. Я закончила
энерготехникум, отработала в энергетике и на Кольской АЭС
(31,5) 46,5 лет. Брат окончил мореходное училище…»

Я помню папу как во сне
Из воспоминаний Кочановой (Протасовой) Риммы Михайловны,
дочери красноармейца Михаила Степановича Протасова (1906 —
02.02.1942, лазарет № 2 «Дулага-184»).
«Что мне написать про отца, я даже не знаю, я его помню как
будто бы во сне. Знаю одно, что мой отец был не пьяница, был красивый,
трудолюбивый. Работал на ДОКе „Красный Октябрь“ краснодеревщиком,
делал столы, стулья, шифоньеры. Перед войной
выехали в деревню, там жили его мать, братья. Он устроился в
промартель „Красные зори“: делали сани, телеги и все прочее. Вечерами
они для колхоза делали ульи для пчел, кадки и бочки для
соленья. Мебель дома была сделана вся его руками. Когда приехали
из Тюмени, купили дом, корову, овечку. Жили они очень дружно,
в достатке. Больше ничего не могу сказать о своем отце. Знаю
одно, что был трудяга и хороший. А вот о матери я могла бы написать
целую поэму. Мама всю жизнь прожила одна, все думала, что
отец может вернуться.
Когда отца взяли, мама устроилась в промартель, где работал
мой отец. Описать нашу тяжкую жизнь не хватит целой книги.
Мама была не колхозница, меня не приняли в ясли, я сидела дома
одна под замком. Один раз угорела чуть не до смерти, ладно мама
пришла домой, никуда не уехали. Они на быках ездили за заготовками
на сани и телеги. Дрова, сено заготовляли за 8 км, переходили
три болота. Вода холодная. Не представляю, как моя мама прожила
91 год. Я помогала маме всегда, ходила за скотиной, вечерами
окучивали картошку, поливали — по полведра на куст. Потому что
была засуха. Жили на картошке и на молоке. Вечерами шили кальсоны,
рубашки, фуфайки, я помогала их стежить, мама строчила, а
я пуговицы пришивала.
…Я инвалид детства, простыла, операция левого уха, встроена
пластинка, не хожу, не прошу никакую инвалидность, боялась,
что не допустят к работе. У мужа отец тоже погиб, осталось четыре
рта. Он и родился без отца. Вот и живем, две горемыки. Жизнь
прожита, хоть ничего и не видели, кроме работы. Вот сейчас жить
бы маме, кушать есть чего.
Сироты и есть сироты. Одно нам название — безотцовщина.
Вот и вся моя длинная жизнь без отца, как и всех миллионов
людей, у которых погибли отцы. Сейчас уж не живать, как хотелось
бы…»

Отец для нас был примером
Из воспоминаний потомков красноармейца 1261-го сп
381-й сд Сиверина Петра Григорьевича (1904 — 25.08.1942,
лазарет № 2 «Дулага-184»).
«Война!!! Это страшное слово каждый воспринимает по-разному,
но для всех оно наводит ужас. Что касается словосочетания
„Великая Отечественная война“, то с этим многих из нас связывает
одно — боль потери и иных переживаний. Нашу семью война 1941–
1945 гг. не обошла стороной. Наш дед по линии папы в 1941 г. был
призван на фронт, воевал в 1261-м стрелковом полку, а с 1942 г.
считался пропавшим без вести. Благодаря поисковой группе „Вя-
земский мемориал“ нам стала известна судьба нашего дорогого дедушки
Петра Григорьевича Сиверина.
А мы, в свою очередь, хотим рассказать то, что мы сами знаем
о нем. Семья Сивериных жила в д. 1 Мая Макушинского р-на Челябинской
области. У Петра Григорьевича выросло два замечательных
сына: Михаил, 1926 г. р., и Юрий, 1941 г. р.
К сожалению, на данный момент старшего сына уже нет в живых.
Умер он в 1994 г. Судьба у него была тоже не из легких. Но
о своей семье рассказал нам младший сын Петра Григорьевича —
Юрий Петрович Сиверин.
„Отца призвали в армию, и поэтому я его не знал, да и он даже
и не знал о моем появлении на свет 5 декабря 1941 г. Но я помню,
как о нем отзывались мужики-соседи и вообще те, кто его хорошо
знал. Добросовестный, ответственный, очень любил работать, никогда
не сидел сложа руки, любил свою жену Александру. К воспитанию
старшего сына относился очень строго, хотел, чтобы из него
получился настоящий мужик, который не боится трудностей…
А мама всегда говорила, что будет рада, если мы будем такими как
наш отец, и он когда вернется с войны, будет нами гордиться.
Мы остались на руках матери — двое сыновей. Конечно, Михаил
был старше меня на 16 лет, и он помогал матери. Но в 1942 г.
он, как и многие парни, ушел на фронт добровольцем, был дважды
ранен.
Я с 6 лет работал в колхозе. Мать всю жизнь работала в животноводстве.
После работы ездили с мамой в лес за дровами, собирали
валежник, сухостой, пилили с ней дрова ручной пилой, силы
не было, только что за пилу держался. Летом мать после утренней
дойки сразу отправлялись на сенокос, а в осеннюю пору, во время
уборки урожая после вечерней дойки, работали в ночную смену
на зернотоке. Зерна тогда не давали никому, все было для фронта.
Помню, принесет мать горстку зерна ночью, разбудит меня, чтобы
я на жерновах его молол, а потом добавим лебеды, и хлеб сам стряпал.
Очень выручал свой огород, на котором выращивали картофель,
помидоры, огурцы, т. е. все необходимое. Вот так и питались,
в основном картошкой.
С 8 лет я пошел учиться в школу. Закончил 7 классов. Зимой
учились, а летом работали в колхозе, сгребали сено на конных
граблях, а когда рост стал позволять, то и разрешили косить на сенокосилке.
После окончания 7 классов пошел работать на трактор, затем
от военкомата был направлен на обучение по специальности „шофер“.
В 1960 г. был призван на службу в ряды Советской армии. Отслужил
3 года и вернулся обратно в родное село, в родной колхоз.
Сначала работал шофером, потом перешел механизатором и так до
самой пенсии и проработал механизатором.
Таким образом, крестьянскую жизнь познал не понаслышке, а
самостоятельно с малолетства.
Старший брат Михаил после войны остался жить в Белоруссии
в г. Гродно. Там женился, у них с женой родились две дочки, но
судьбе было так угодно, чтобы Михаил с женой расстались.
По путевке Михаил уехал на строительство Братской ГЭС. Там
познакомился со своей второй женой Марией. У них народилось
трое прекрасных детей: старшая дочка Светлана, сын Вячеслав,
сын Юрий.
Мы же с братом встретились только на нашей с Валентиной
свадьбе в 1965 г. До этого времени мы с ним не виделись.
В 1967 г. мы похоронили маму Александру Наумовну Сиверину.
До конца своих дней она жила надеждой, что все-таки муж вернется.
Не верила она, что такой человек, как ее муж, мог пропасть
без вести…
Брата Михаила похоронили в г. Братске в 1994 г. И остался я
из нашей семьи один…
Но, конечно, я очень благодарен своей любимой жене Валентине
и моим прекрасным дочерям: Елене, Надежде и Марине. Ни
они, ни наши 5 внуков никогда не оставляют нас без внимания.
И эту информацию о моем отце и их дедушке мы переживали всей
семьей.
Спасибо вам, уважаемые поисковики. Ведь недаром есть слова ‹Никто не забыт и ничто не забыто…›.
Я горжусь своим отцом!!! Я благодарен своей семье! И низкий
поклон вам!!!“»

И всё ждала, ждала своего Митю…
Из воспоминаний Сапиги Ольги Владимировны,
внучки красноармейца Рузина Дмитрия Михайловича (1904 —
20.03.1942, лазарет № 3 «Дулага-184»).
«Мой дедушка, Рузин Дмитрий Михайлович, родился в 1904 г.
в селе Холм Можайского района Московской области. Семья была
большая, как и положено в русских селеньях, сыновья — Григорий,
Алексей, Николай, Дмитрий, Василий и дочь Наташа. Жили дружно,
женились, растили детей. И с женой своей Пелагеей дедушка
Дмитрий познакомился в селе. Родом она была из деревни Большое
Клыпино Рузского района, а там оказалась совершенно случайно.
Старшая сестра вышла замуж, пошли дочки-сыночки, справ-
ляться ей было сложно, вот и выписала к себе сестренку младшую.
Так и оказалась Поля с семи лет в няньках.
После свадьбы недолго молодые жили в селе. И в 1931 г. переехали
в Москву. Остановились у Сергея, брата Пелагеи, который
работал истопником, вот в котельной и нашли себе пристанище на
первое время. Дмитрий устроился на завод „Газоаппарат“, что был
недалеко от Даниловского кладбища, а бабушка — на кожгалантерейную
фабрику на улице Лестева. У деревенского парня все в руках
спорилось. Работал на совесть. Однажды и для дома подарок
сделал. Половник. Большой такой, пятнистый. Он и сейчас у нас в
ходу. Сколько новые да современные ни покупали, а руки все равно
к старому дедовскому тянутся.
Однажды сказал Дмитрию товарищ, что в Коломенском можно
снять комнату. Это сейчас там музей-заповедник, а в те времена
было большое село.
Так и перебрались из котельни в бывшую конюшню, переделанную
хозяевами под жилье. Комнатушка 8 метров, в такую и печку
не втиснешь, приходилось все время керосинкой отапливать.
Так и жили себе тихо-мирно. Мечтали о большой семье, да, видно,
не суждено было. Первый ребеночек умер, и только спустя несколько
лет, в 1937 г., родилась моя мама, поздний ребенок, долгожданная
Наденька. И жить бы да радоваться, но рухнуло счастье в
один день, когда суровый голос Молотова оповестил страну о вероломном
нападении фашистской Германии на Советский Союз…
Ушел Дмитрий на фронт в августе 1941 г. Мама только и запомнила,
как нес он ее на руках вдоль берега Москвы-реки. Ни
лица не запомнила, ни слов никаких, только тепло больших широких
рук, крепко прижимавших ее к груди.
Стали жить вдвоем. Сложно было. Ребенок маленький, а работать
надо. Бывало, закроет бабушка Надю на ключ, а сама на работу,
на деревообрабатывающий завод. Работа была очень тяжелая,
огромные бревна таскали на себе маленькие хрупкие женщины, да
мальчишка-подросток на подхвате. Однажды поднимали бревна на
пилораму, да кто-то не удержал, выпустил его, и одному богу известно,
как бабушка осталась жива…
Когда выпадала ночная смена, Пелагея в перерыв прибегала домой,
постоит под дверью, послушает — не плачет ли дочка, и снова
на работу. Весной раскопала небольшой огород, на том месте сейчас
стоит кинотеатр „Орбита“, и сажала немного картошки, моркови,
свеклы. Этим и перебивались. Еще собирала на полях сныть и
сдавала в колхоз, за это выдавали немного сушеных яблок.
От Дмитрия не было ни весточки. А потом пришла казенная
бумага с одной только фразой — пропал без вести…
Не верила бабушка этому извещению, надеялась, что вернется
муж домой, ведь сколько бывало таких случаев. Но чуда не произошло.
Приехал как-то к дедушкиной сестре солдат, да с плохим
известием — умер Дмитрий в плену от тифа…
Братья Дмитрия, Николай и Василий, тоже не вернулись с войны.
Николай в составе 110-й сд в марте 1943 г. освобождал Вязьму,
отомстил за погибшего брата. Сам сложил голову под Ельней
в 43-м, был награжден орденом Красной Звезды. А старший лейтенант
замполит 1055-го сп 297-й сд Рузин Василий дошел до Венгрии,
похоронен на гражданском кладбище Топиоселле, посмертно
награжден Орденом Отечественной войны I степени.
Прожила Пелагея 82 года, была очень верующей, ни словом, ни
полсловом не роптала на жизнь. Вырастила дочку, а потом и внучек
растила. И все ждала. Ждала своего Митю…
Р. S.: 2013 год. Короткое письмо на электронную почту: „Здравствуйте
Ольга. Ваш дед проходит по спискам военнопленных Вязьмы
по Московской области. Инициатор розыска родственников —
общественная организация ‹Вяземский мемориал›. Ими организовываются
поездки на место захоронения военнопленных в Вязьму.
Напишите, пожалуйста, им“.
Так началось мое знакомство с людьми, которые, не жалея сил,
времени и здоровья, возвращают домой солдатиков, погибших и
пропавших без вести в годы Великой Отечественной войны. В списках,
найденных в военном архиве, 5430 человека, на сегодняшний
день найдено более 500 семей. Теперь уже и мы — одна большая
семья. В 2014 году благодаря Российскому военно-историческому
обществу замечательный скульптор Салават Александрович Щербаков
создал необычайно пронзительный мемориал, посвященный
военнопленным фашистского пересыльного лагеря „Дулаг-184“, нашим
родным и близким…
А поиск продолжается. Вот и сегодня пришла радостная весточка
из глубинки. Нашли сына!!! Значит, еще один солдатик вернулся
домой…»


Вернуться к началу
СообщениеДобавлено: Ср фев 20, 2019 21:32 21 
Не в сети
Поисковик

Зарегистрирован: Сб мар 24, 2012 16:04 16
Сообщения: 1413
Как это она не поедет? Хоть дождалась!..
Из воспоминаний Блохиной Марии Алексеевны,
дочери Алексея Степановича Блохина (1903 — 14.03.1942,
лазарет № 1 «Дулага-184»), записано с ее слов Лидией
Викторовной Касьяненко, внучкой А. С. Блохина.
«У дедушки Алексея, когда началась Великая Отечественная
война, было пятеро детей, мал мала меньше. Маме моей было девять
лет, старшей Нине — 11 лет, Коле было 8 лет, Томе было 5 лет,
Наде — два года. Жили они в селе Холм Можайского района Московской
области. Перед войной держали скотину: корову, поросенка,
овец, кур. Огород был большой, более 40 соток, как и у всех. Сажали
картошку, морковь, лук…
Наше село стоит на большом холме, церковь там была очень
красивая, деревянная, из больших обтесанных бревен, и обшита
досками. Около церкви с двух сторон было кладбище. Рядом пруд.
В 2 км от деревни был лес. Большой, можно заблудиться. В Холме и
соседней деревне Шебаршино работали школы, теперь они закрыты
и детей возит автобус в д. Климентьево.
17 октября 1941 г. в село со стороны д. Шебаршино двумя
большими танковыми колоннами вошли фашисты. В центре деревни
они устроили немецкий штаб.
В 1941 г. дедушку в армию не взяли, так как он не проходил
по слуху. Когда в деревню пришли немцы, то всех мужиков, которые
оставались дома, забрали в плен. Местных мужчин и подростков
фашисты также загнали в колонну пленных. Предал их местный
полицай. Колонну погнали через лес в Вязьму за 126 км. В лесу
люди бросились бежать, семерых из них немцы расстреляли. Их
тела жители нашли только спустя год. Когда фашисты пришли в
наш дом, дед лежал на печке, детки все к нему прильнули, хотели
спрятать его, но полицай указал на него немцам: „Слезай, Алексей,
а то расстреляем всю семью“. Вместе с Алексеем забрали в плен и
его младшего брата Илью.
Немцы ограбили всю деревню. Нашу корову и поросенка увели.
Своих овец семья успела зарезать, а тушки попрятать в снег.
Весной бабушка Пелагея Яковлевна тушки эти откапывала, тайком
варила и кормила детей. Мама со своими сестрами и братом собирали
в поле конский щавель („кочетки“ их называли), толкли их
в больших гильзах от снарядов (диаметром с двух-трехлитровую
банку) деревянной ступочкой. Добавляли туда мох, который сначала
сушили на печке и превращали в муку, клали крапиву, лебеду.
И пекли лепешки. Какие были получше, ходили продавать в Можайск
за 15 км. Бабушка любила все делать красиво и говорила: „За
вкус не ручаюсь, а красоту сделаю“.
Жили они очень плохо. Маленькая Томочка умерла от голода.
Похоронили ее у церкви в Холме.
Немцы искали оружие, которые остались от наших солдат при
отступлении. В д. Шебаршино у шестнадцатилетнего Володи Грузинова
и его друзей нашли спрятанные винтовки. Ребят схватили
долго допрашивали. Заставляли нырять в ледяную прорубь, доставать
оружие. Володю Грузинова немцы убили, стреляли в спину. Он
летом на каникулы приезжал в Холм к своей бабушке. Похоронить
внука его бабушке немцы не давали под угрозой расстрела. Только
весной, когда сошел снег и село освободили, Володю похоронили
на Холмском кладбище. Но никто к его могилке из родных так и не
пришел. Родственников в деревне у него не осталось. Учительница
Людмила Николаевна и наша семья ухаживаем за могилкой, поставили
оградку. Но могилка стоит пока неучтенная.
Однажды в Холм еще при немцах из вяземского плена тайком
пришел Феклисов Борис Михайлович, наш односельчанин. Он с
риском для жизни бежал из Вязьмы, в какой-то деревне переоделся
в женскую одежду и добрался до дома. Борис сказал нам, что
оба брата, Алексей и Илья, заболели в лагере тифом и умерли. Но
точно этого никто не знал. На сайте ОБД „Мемориал“ в документе
написано, что Алексей Степанович Блохин бежал, добрался до Белоруссии,
воевал в партизанском отряде и там пропал без вести…
В ночь на 19 января 1942 г. немцы согнали все население села в
церковь, заперли снаружи на крепкие засовы и зажгли село со всех
концов. Храм был набит людьми до отказа. Даже в алтаре, куда
никогда, кроме священника, никто не заходил, негде было встать.
Люди стояли и в церковном сарае, в доме напротив. Большая группа
детей, женщин и стариков ждала своей участи на улице. Немцы
собрались сжечь людей живьем. Но не успели. Со стороны Шебаршино
подоспели бойцы Красной армии. Ненавистный враг бежал.
После прихода нашей армии в Холме вдруг объявился тот самый
полицай-предатель, фамилия его Шкарин Алексей. Как только
деревенские бабы узнали об этом, решили запороть предателя вилами.
Да сбежал Шкарин ночью, огородами, канавами, оврагами,
когда узнал об этом. Дальнейшая судьба его неизвестна. Сына его,
говорят, полковника, разжаловали.
Мы очень долго искали сведения о нашем дедушке Алексее,
о судьбах родных. Писали в архивы, ходили в военкомат. Бабушка
наша Пелагея Яковлевна умерла. И вот осталась одна моя мама
Мария Алексеевна дожидаться известий о своем папе — нашем дедушке
Алексее…
Своего первенца я назвала в честь деда Алексеем. Алеша рано
ушел из жизни, но деда искал до последнего. Он первым и нашел
сведения о нем на сайте ОБД „Мемориал“. Потом за поиск взялся
второй мой сын Женя. Он нашел в интернете еще одно донесение о
том, что наш дед Алексей Степанович Блохин умер 14 марта 1942 г.
в лазарете № 1 „Дулага-184“. Об Илье — сведений никаких.
А как только мы узнали о „Дулаге-184“, сразу собрались и поехали
в Вязьму всей семьей. Это было 3 ноября 2017 г. Моей маме
Марии Алексеевне уже под 90 лет. Но мы ее даже не отговаривали
от поездки — столько лет она ждала любой весточки об отце,
узнать хотя бы о его последнем месте. Поклониться, поплакать…
В Вязьму мы привезли горсть родной можайской земли, положили
ее возле мемориала. А из Вязьмы тоже увезли горсть земли. Весной
положим ее на могилы бабушки Пелагеи Яковлевны, вдовы
Алексея Степановича, и моего сына Алеши.
Очень хотим, чтобы портрет нашего Алексея Степановича
Блохина был рядом с другими портретами на этом прекрасном памятнике».

Яснов Виктор. Без вести пропавший…
Из воспоминаний Егорова Юрия Викторовича, племянника
ездового 396-го сп 135-й сд Виктора Герасимовича Яснова (1923 —
06.09.1942, лазарет № 2 «Дулага-184»).
«„В-и-и-тя…“
Ух ты! Словно стрела со свистом вонзилось в голубоватую вату
облака, прожгла его и улетела дальше в синее небо. „Витя, вставай.
Царство небесное проспишь“. Голос мамы, тихий (еще малыши
проснутся), но настойчивый, окончательно развеял утренний сон.
„Да, пора вставать. Нас ждут великие дела в виде длинных-предлинных
грядок. Пора за лопату браться…“
В Никулино — селе, что километрах в пяти от Москвы-реки
и немногим больше от подмосковных Бронниц, — почти все более-менее
взрослые майские дни начинали с самого ранья на огородах.
Сажали картошку. Раннюю, на продажу. До начала рабочего
дня успевали много нашагать и лопатой намахаться. А то ведь когда
потом? Некогда. Работа, колхоз да фабрика. С посадкой, если
упустишь время, не наверстаешь. Благо окрестные почвы песчаные,
копать не особо трудно, прогреваются быстро, а с навозом и
урожай богатый.
Сажали картошку рано, чтобы первыми отвезти ее в Москву и
продать. Не стал исключением и май 41-го. Погода стояла ясная, с
раннего утра работалось легко и споро. Правда, к обеду Виктор подустал,
да и то с матерью намотали, поди, с десяток километров.
Грядки от задов дома уходили ровными холмиками далеко вниз к
пруду. „Вот бы лето все такое было — теплое, солнечное. Чтоб и поработать,
и отдохнуть, и накупаться. Долго его ждешь, а тут считанные
деньки остались“, — подумалось Виктору.
Лето обещало быть жарким. По всем признакам, и не только
погодным. Забот по хозяйству прибавилось. Отец с утра уходил на
работу, на переправу, а старший сын, Виктор, оставался за главного
мужика в доме. И дом большой, и семейство большое. Старшая
сестра Шура (Витя вторым за ней родился) уже бригадирствовала
в колхозе и нет-нет, а то и частенько отрывала брата на колхозные
работы.
Из воспоминаний Егоровой (Ясновой) Нины Герасимовны,
сестры Виктора:
„Он тихий был. Мне перед войной четырнадцатый год шел.
Мать меня все больше за младшими присматривать оставляла, за
Верой и Володькой. А сама уже на сносях была с Борькой. Поэтому
я той весной и началом лета все больше дома сидела. А Виктор
то матери помогал, то в колхозе. Дома он не особо заметен был.
Может, потому, что малыши все мое внимание забирали. Хотя тихий
он был всегда. Я не помню, чтобы он ватажился с ребятами, гулял.
Да и девушки у него не было. Короче, домашний парень. Мать
нас заставляла помогать ей скатерти плести. С фабрики давали заготовки,
а по домам плели и готовые на фабрику сдавали. Так всю
оснастку и челноки Витя нам сам делал. И, бывало, сядет и смотрит,
как мы плетеные узоры выводим. Хорошие получались скатерти.
Картинки.
Война ворвалась в их размеренную жизнь, как смерч разметающий.
Собрался отец — Герасим. Проводы, слезы, надежда на
скорое возвращение. А за ним подошла очередь и старшего сына.
Виктора определили рыть окопы под Смоленском. Очень уж яростно
и быстро враг наступал. Послали его крепить оборону Москвы
на дальних западных подходах.
Первый месяц вестей от него не было. И вдруг в конце лета
приехал. Худой, обжаренный солнцем, как смоль. Мать как его увидела,
только руками взмахнула. На порог дома не пустила, повела
на зады. Там на соломе велела всю одежду (да какая там одежда —
лохмотья) снять. Наготовила горячей воды, дала мыла.
Да, это надо было видеть. Витя наш так завшивел, что страшно
представить. И когда с себя эту заразу смыл, словно серую пленку
с тела содрал. Мать потом вшивую солому керосином облила и
сожгла. Вот так я и узнала, как оно на войне-то. Грязь, голод, вши.
И страх. Витя рассказывал: фашисты, когда наступали, так их огнем
поливали, что невозможно было голову из окопа поднять. Вот
так, сами эти окопы рыли и сами в них и спасались.
Недолго довелось ему погостить в родном доме. Забрали вскоре
на фронт. Я уже поступила в техникум, в Москву. Домой приез-
жала на выходные, поесть, с собой картошки взять. Пайка не хватало.
В Никулине и прочитала первое письмо от Вити. Писал он, что
направили его в школу, на сержанта учиться. Писал: буду командовать
отделением. Вот так командовать ему-то тихому…
Второе письмо я матери читала уже зимой. Брат писал, что сидит
с бойцами в подвале какого-то кирпичного дома. А по дому
фрицы лупят снарядами без остановки. Грохот, дым, пылища. Выйти
страшно и оставаться страшно, того и гляди засыплет. Такие вот
ужасы“.
Когда оно пришло, это второе письмо, Нина Герасимовна точно
не помнит. То ли в конце 41-го, то ли в начале 42-го. А только
после писем от Виктора не было. Лютая тогда зима встала. И как ее
бедные наши новобранцы пережили, как врага от Москвы отбросили,
родные не знали, не ведали.
А ближе к лету отец в московский госпиталь с ранением попал.
Подлечили его, ходить стал. Упросил врачей отпустить домой
на краткосрочную побывку. „Мол, дома с родными быстрее поправлюсь“.
Отпустили. Повидался с женой, родственниками, детей
попестовал, воздухом домашним в полную грудь надышался и вернулся
в Москву на выписку.
„Если бы мы знали, что видим отца в последний раз, если бы
знали. Он ведь ко мне в общежитие приезжал после дома. Повидаться.
Картошки привез домашней. Посидели вместе. Про военное
житие мало говорил. Запомнила только один его рассказ, как,
когда они в атаку шли, фашисты их минометным огнем встретили.
Свалился он в свежую воронку, вжался в землю. А рядом свист,
грохот, чьи-то крики и стоны. И вдруг в эту воронку, как цыплята,
молодежь необстрелянная посыпалась. Набились тесно. Дрожат, к
отцу жмутся. Отец их давай гнать, бегите, говорит, по одному в другие
воронки, а то мы приметные, нас много здесь, в первую очередь
и накроют. Обошлось. Живы остались. Отец рассказывал о воевавшей
с ним молодежи, а я Витю нашего вспомнила, как он там?
Ушел отец опять на войну и не вернулся. Так сталось, что на
отца и Витю похоронок не было, а получили мы бумаги на них с
одинаковым текстом: ‹Пропал без вести›.
После войны стали наводить справки об отце и брате. Может
статься, живы. Помню, вызывает меня мастер, я уже тогда на заводе
работала, и говорит: ‹Тебя военком вызывает›. Что такое? Зачем?
Отпустили с работы. Пошла. Встретил меня военком по-доброму,
в кресло усадил. ‹На ваш запрос, — говорит, — пришел ответ,
что отец и брат ваш пропали без вести›. А потом он как бы
мимоходом, как бы сам с собой разговаривая, добавил: ‹Брат ваш
Виктор, по всей видимости, в плену погиб›. Я как-то на эту мимоходную
фразу внимания не обратила или не хотела обращать. Не
верилось, что Витя так вот погиб, в плену. А оно верно оказалось.
Почти шестьдесят лет спустя открылось, что погиб мой братик в
концлагере в Вязьме. Если бы не поисковики, спасибо им, так и не
узнали б его судьбу“.
…Как далека и как близка та страшная война. Далека, потому
что прошли десятилетия, затянулись шрамы рвов и окопов на
теле земли. Близка, потому что никак не заживают, не затягиваются
раны в сердцах наших людей. Так как в каждой семье есть погибшие.
Долго, долго еще будет помниться война… Ибо страшно
себе представить, что пережил, что чувствовал перед смертью наш
Витя. Этого представить невозможно. Какие он терпел муки, на
что надеялся. И видел ли сон, в котором раннее майское утро и голос
мамы: „Ви-и-тя, вставай…“.
Мы, сегодняшние от корня Ясновых, близкие и дальние родственники,
низко кланяемся тем, кто открыл нам место упокоения
нашего Виктора. У нас теперь есть место, куда мы можем приехать
поклониться и помянуть нашего погибшего родственника Виктора
— молодого русского парня, жизнь положившего за нас, будущих.
Вечная тебе память!»

Ушел бить фашистов, несмотря на «белый билет»
Из воспоминаний Отставных Марии Константиновны,
дочери красноармейца Константина Ксенофонтовича
Отставных (1904 — 12.03.1942, лазарет № 1 «Дулага-184»),
записанных его внуком новосибирским поэтом
Александром Кнолем.
«…В моей памяти сохранился на всю жизнь момент, когда моя
мама Отставных Анастасия Прокопьевна собирала своего мужа, т. е.
моего отца, Отставных Константина Ксенофонтовича, 1904 г. р., на
фронт. Хотя у моего отца была бронь, он был шахтер, но дома сказал:
„Надо идти бить фашистов!“. Хотя нас у матери оставалось шестеро
детей: Анна, 1928 г. р., ей было в то время тринадцать лет, Василий,
1930 г. р. (одиннадцать лет), Константин, 1933 г. р. (восемь
лет), Анатолий, 1935 г. р. (шесть лет), я — Мария, 1938 г. р. (три года),
Витя, 1940 г. р. (один годик). Самый младший, Витя, умер в
1942 г., потому что нечем было кормить, умер с голоду.
Я помню, как мой отец на прощанье достал из своей сумки вареное
яичко и дал мне. А в 1941 г. отец погиб под Москвой, на Волоколамском
направлении, и нам было извещение о его гибели: „Погиб смертью
храбрых в бою по защите столицы нашей Родины города Москва“.
В военные годы было очень трудно жить. А жили мы в то время
в Рязанской области, Милославский район, Кочугуро-Высельский
сельсовет. Дом у нас был кирпичный, большой. Был сад, яблони —
корней пятнадцать, вишни. А с другой стороны дома был огород,
где садили картошку и всякую мелочь. А за огородом была река.
Летом она такая светлая. Казалось, небольшая, а весной разливалась
— затапливала все огороды. По ней во время войны сплавляли
лес — бревна, а работали пленные. Их почему-то мама называла
„австрийцами“, иногда „германцами“. Вечерами они сидели на скамейках,
показывали фотокарточки своих детей, жен и все говорили:
„Скоро домой“. Уж очень они хотели к себе на родину.
Вот мы жалуемся на жизнь, а сейчас живут — с голоду не умирают.
А по сравнению с тем, что пережила наша мама…
Затем мы стали подрастать. После войны по приказу Сталина
Иосифа Виссарионовича всем, у кого погибли отцы, оказали помощь
деньгами, вещами и выдали всем нетелей стельных. Закупили
в Канаде. Когда появилась маленькая телочка, мы ее назвали
Дусей. Пасли Дусю на лужайке, в один день она заболела, и ее зарезали.
Мы, дети, так ревели, что сбежались все соседи.
„…Давайте помянем моего отца, вашего дедушку, Константина
Ксенофонтовича! Саш, сынок, из архива, из Подольска, пришел
ответ на наш запрос. Помнишь, ты по депутатской линии отправлял
через общественную приемную президента? Оказывается, мой
отец, ваш дед, погиб… в общем, сам сейчас посмотришь“.
Мама достала из шкафа какую-то бумагу и протянула мне:
„Читай, сынок“. Внезапно охрипшим от волнения голосом я прочитал:
„Министерство обороны Российской Федерации (Минобороны
России). Центральный архив. 142100, г. Подольск, Московская
область. 14 апреля 2009 г. № 9/85298. Архивная справка. По документам
учета безвозвратных потерь сержантов и солдат Советской
армии установлено, что…стрелок, рядовой Отставных Константин
Ксенофонтович, 1904 г. р., уроженец Рязанской области,
Милославского района, Кочугуровысельского сельсовета, призван
Милославским РВК, погиб… 30 октября 1941 г., место захоронения
не указано…“.
— Мам, так ведь сегодня 30 октября! Девчонки! Мама! Это что
же получается? Ровно шестьдесят восемь лет назад погиб наш дед,
твой отец? Вот это да!
— Да, ребятишки. Помню, как мы получили похоронку. Там
было сказано, что „погиб смертью храбрых, защищая столицу на-
шей Родину — Москву“. Все ревели, ой как ревели… Мама там вся,
ой… А я маленькая была — три года всего, ничего еще не понимала,
думаю: „Чего они все плачут?“. А похоронку мама потом за божничкой
хранила. Долго хранила! А каждый вечер доставала и читала.
Лампу керосиновую зажжет — еле-еле огонек горит, и читает,
читает… Я с печки смотрю: ничего не слышно, только губы у нее
шевелятся. И плачет все, плачет… Она, эта похоронка, от ее слезто,
наверно, вся потом и рассыпалась. Ой, ребятишки, не приведи
Господь такое пережить. Сынок, ты про дедушку Константина
тоже напиши стихотворение! Обязательно! Он хороший был! Давайте,
помянем! Выпьем за моего отца, вашего деда! Вечная ему память!
Саш, обещай, что обязательно отыщешь могилу, где он похоронен.
Это где-то под Москвой! Помнишь, Олег, теть-Анин сын,
говорил, что вроде нашел могилу? Надо съездить, сначала запрос
еще сделать бы!
— Обещаю, мама! Не плачь, все будет хорошо! Все сделаем!
— Обязательно отыщем могилу! На машине поедем, да, Саш?!
К моим в Тюмень как раз заедем! — поддержала меня Оля.
— Я с вами! Не дай бог без меня уедете! — вскричала Таня.
— Тань, да куда мы без тебя!?
— Давайте, ребятишки! Молодцы! И я с вами поеду! Выпьем!
За нашу Родину! За Победу! За тех, кто воевал, за тех, кто погиб. За
моего отца — вашего деда! А вы не забывайте его. И мать свою не
забывайте. Любите нашу родную землю, детей и внуков любите!
А в Москву я обязательно поеду! Вместе поедем! Живы будем — не
помрем! У нас еще вся жизнь впереди!..»

Они под Вязьмой полегли,
А сколько точно, кто же знает?
Стояли насмерть, как могли,
Москву собою заслоняя.
В кровавом Вяземском котле
Той осенью, в том сорок первом,
Не оставалось на земле
От взрывов мест живых, наверно.
Им вышла страшная судьба —
Лежать и зарастать травою,
Была не слышна их мольба,
Ведь окруженцы не герои.
И до сих пор, и до сих пор
Мы каждый год в лесах находим
Бойцов, достреленных в упор,
И все хороним, все хороним…
И русская берет тоска
От боли этой, как от хмеля…
Простите, братцы, что пока
Не всех мы вас найти сумели.
Игорь Михайлов,
поисковик, г. Вязьма

Подвиг дедушки
Из воспоминаний Вериной Любови Александровны, внучки
красноармейца Шмелева Ивана Алексеевича (1920 — 16.03.1942,
лазарет № 1 «Дулага-184»).
«Закончился XX век, унесший в лету многие свои события.
Только вот память о Великой войне с фашистами до сих пор живет
в сердцах людей. Не одно поколение успело вырасти уже с тех
пор. Но эхо войны мы слышим и сегодня. Память о тех, кто воевал,
ушел и не вернулся, болью отдается в наших душах. Памяти моего
дедушки Шмелева Ивана Алексеевича посвящается мой рассказ.
Чтоб знали и помнили дети, внуки, правнуки и никогда не забывали,
что такое война…
Это стихотворение написано правнуком Ивана Алексеевича,
Сергеем Вериным, который только по рассказам своего дедушки
Верина Ивана Филипповича, участника войны, по книгам да фильмам
знал о войне.
Сколько лет Луна с небес светит,
Но не стало на Земле тише.
О войне шумят дети,
А потом всерьез кричат. Слышишь?
А потом, как снег весной тает,
Будут их покой беречь свечи.
Ветер души соберёт в стаи
И подарит облаков вечность.
Почему жестоки так люди
И куда от злобы нам деться?
А война, она всегда будет,
Ведь играем в неё с детства.

Иван Алексеевич Шмелев родился в 1920 г. в простой рабочей
семье в г. Кулебаки Горьковской области. Его отец Шмелев Алексей
Иванович работал на металлургическом заводе. Мать, Мария Ивановна,
занималась хозяйством. В семье было трое детей: старший
сын Павел, Иван и младшая сестра Настя. С детства дети приучались
к труду. Сыновьям приходилось делать все, потому что семья
была большая и одной матери было не справиться, отец работал.
Семья жила дружно. Иван рано повзрослел и вместе со старшим
братом Павлом помогал матери по хозяйству. Сначала женился
старший брат, а в 1938 г. женился и Иван. Его жена Алясьева Елизавета
Васильевна стала жить в доме родителей мужа. В 1939 г. родилась
первая дочь Вера, в 1941 г. — младшая Нина.
Шел 1941 год. В первые дни войны уходит на фронт старший
брат Павел. С фронта он не вернулся. Пропал без вести в августе
1941 г.
Некоторое время Иван продолжал трудиться вместе со своим
отцом на заводе. В годы войны Кулебакский металлургический завод
выпускал снаряды для фронта. Работать приходилось день и
ночь. Рабочих рук не хватало, поэтому Ивану дают бронь. В то время
это означало, что ты остаешься в тылу. Но Иван сам отказывается
от брони и осенью 1941 г. уходит на фронт.
Боевой путь красноармейца Шмелева Ивана Алексеевича оказался
очень коротким: начался в 1941 г. и уже в начале 1942 г. закончился.
Шмелев Иван Алексеевич участвовал в боях за Москву, в
зимнем наступлении Красной армии 1941–1942 гг. В ходе боев раненым
был взят в плен, находился в Вяземском концлагере. Умер 6
марта 1942 г. от ран.
Из воспоминаний дочери Казаковой (Шмелевой) Веры Ивановны:
«Когда началась война, мне было всего три года. Войну я практически
не помню. Но из рассказов мамы, Шмелевой Елизаветы
Васильевны, помню, что отец присылал домой несколько писем.
Долгое время у нас хранилось последнее письмо с фронта — солдатский
треугольник. Испытывая трудности в послевоенные годы,
мы обратились за помощью в газету ‹Красная Звезда›, куда были
вынуждены отправить это единственное подтверждение о том, что
Шмелев Иван Алексеевич был красноармейцем и сражался, защищая
Родину. В своем последнем письме отец писал: „…Ухожу
на боевое задание. Не знаю, останусь жив или нет…“. После этого
письма известий от него не было.
Шли годы. Мы жили в ожидании хоть какой-то весточки. Но
известий не было до конца войны.
Известие о гибели отца, Ивана Шмелева, пришло 13 июля
1945 г. из РВК. Это была похоронка».
В 1945 г. радостная весть о Победе разлетелась во все уголки
страны. Но для семьи Шмелевых эта радость была „со слезами на
глазах“. С войны не вернулись оба сына Алексея Ивановича и Марии
Ивановны — Павел и Иван. От младшего Ивана писем не было
долгих три года.
Сразу после окончания войны начались поиски места, где погиб
Иван Алексеевич. Из похоронки было известно, что красноармеец
Шмелев Иван Алексеевич, находясь в плену в г. Вяхма, умер
6 марта 1942 г. Позднее удалось выяснить, что лагерь находился
в г. Вязьма Смоленской области. Теперь стало известно и о самом
концлагере „Дулаг-184“, в котором умер от ран Шмелев Иван Алексеевич,
уроженец Горьковской области, г. Кулебаки. Оказалось, что
с октября 1941 г. по март 1943 г. в городе Вязьме находился пересылочный
лагерь „Дулаг-184“, лазареты № 1, 2, 3, организованные
фашистами. Территория концлагеря была огорожена колючей проволокой.
Военнопленные находились под открытым небом. В нем
ежедневно умирали военнопленные и гражданские лица, здесь же
их хоронили.
67 лет мы ничего не знали о месте захоронения Шмелева Ивана
Алексеевича. Мы с бабушкой (женой Шмелева И. А.) неоднократно
пытались найти г. Вяхму, но тщетно. Не знаем почему, наверное,
кто-то давным-давно допустил ошибку, а возможно, и
просто опечатку всего лишь в одном слове! Дело в том, что в похоронке
было написано г. Вяхма. Оказалось: г. Вязьма! Уже давно
нет в живых родителей Ивана Алексеевича, в 1990 г. умерла его
жена Елизавета Васильевна, так и не посетив могилу своего мужа.
Сегодня в семье Шмелевых остался живым единственный очевидец
событий тех лет — его дочь, Вера Ивановна Казакова, которая
и поныне проживает в г. Кулебаки. Ей недавно исполнилось 70 лет.
Другая дочь Ивана умерла в войну от воспаления легких, когда ей
было всего лишь 4 месяца. Да пожелтевшая от времени похоронка
напоминает нам о той ужасной войне 1941–1945 гг., о красноармейце
Шмелеве Иване Алексеевиче, который храбро сражался, защищая
Родину от фашистских захватчиков, раненый попал в плен,
но не сломался.
Теперь, спустя 67 лет, мы знаем место, где покоится прах Ивана
Алексеевича Шмелева. И очень жаль, что не обозначено ни
одной солдатской могилы. Историю нельзя стереть! Историю надо
помнить, потому что история — это люди, это жизни!»

Спасибо РВИО за памятник!
Из воспоминаний Наумова Александра Николаевича,
внука красноармейца Наумова Алексея Ильича (1908 — 09.10.1942,
лазарет № 1 «Дулага-184»).
«Мой дед — Наумов Алексей Ильич, 1908 г. р., уроженец села
Сметанино Кировской области Санчурского района, из крестьян.
У меня, к сожалению, информации о его семье нет, так как во времена,
когда была жива бабушка, мы почему-то ничем не интересовались,
а теперь и спросить не у кого. Знаю, что у него был брат
Яков, которого я видел один раз в далекие семидесятые годы. Связь
с ним и его семьей потеряна. Дед Алексей до войны работал на пекарне.
В семье было пятеро детей — три сына и две дочери. В настоящее
время в живых остались мой отец Николай, дочери Зоя и
Галина. Они были очень маленькие, когда дедушка ушел на фронт,
и ничего, к сожалению, не помнят. Ни писем с фронта, ни документов
о его гибели не осталось, сгорели очень давно при пожаре.
По рассказам моей бабушки Наумовой Евдокии Гавриловне помню,
что в начале было сообщение, что он без вести пропал. В последнем
письме он сообщил, что ранен и лежит в госпитале. Уже
значительно позже (после войны) бабушке сообщили, что госпиталь
попал в окружение и дед, возможно, умер в каком-нибудь немецком
лагере. Поисками в то время никто не занимался. И только
теперь, спустя много лет, когда мы стали более сентиментальными,
мы попытались найти следы своего деда. Не обошлось, конечно,
без посторонней помощи, и теперь есть официальный документ о
его смерти 09.10.1942 в немецком лагере. Так мы узнали о существовании
„Дулага-184“ и о том, какую мученическую смерть принял
наш дед и где покоятся его останки.
Как вы уже поняли, внуков, правнуков и даже праправнуков
у нашего деда сейчас много. Все мы, конечно, обязательно хотим
посетить те места, где нашел покой наш дед Алексей. Наконец-то
пришло время, когда вспомнили о павших в концлагерях!
Они поплатились самой дорогой ценой — своей жизнью — за чужие
ошибки. Очень жаль, что не пришлось мне быть лично на открытии
мемориала, но там были наши московские родственники.
Есть теперь достойное место, где можно склонить голову и возложить
цветы…»

Дед Михаил до сих пор член нашей большой семьи.
Всегда с нами!

Из письма Гетманской Марии Ивановны, вдовы Гетманского
Григория Михайловича, сына погибшего красноармейца
Гетманского Михаила Ивановича (1903 — 26.09.1942,
лазарет № 1 «Дулага-184»).
«…Получили ваше письмо заказное, за которое огромное спасибо.
Теперь мы узнали, что дедушка Ивана, а мой свекор Гетманский
Михаил Иванович погиб на Смоленщине. До сих пор все мы
не знали, где его захоронение. У нас сохранилось извещение из
Кантемировского РВК, что он числится и как без вести пропавший,
и как погибший в августе 1942 г., число не указано, а в вашем письме
сообщается, что он погиб 26 сентября 1942 г., ну здесь разница
небольшая. Я прожила со своей свекровью 25 лет. У нее было четверо
детей — три сына и одна дочь. Двое детей умерли от голода —
сын Петя и дочь Катя, а два сына были живы — сын Гетманский
Григорий Михайлович, 1936 г. р., который уже умер 10.01.2007, вот
я и есть его теперь вдова Гетманская Мария Ивановна, я 1941 г. р.
(5 детей).
Второй сын, Гетманский Илларион Михайлович, 1934 г. р., проживает
в настоящее время в: Краснодарском крае.
Вы пишете за дочь Поспелову Матрену Михайловну, 1929 г. р.,
ей вот в ноябре будет 80 лет, она уже старенькая. Мы ей это все сообщим,
она проживает со своей дочерью в с. Криуловке Кантемировского
р-на Воронежской области.
Ей было 1,5 месяца, когда ее мать Гетманская Елизавета, отчества
не знаю — это первая жена погибшего Гетманского Михаила
Ивановича — умерла. Он женился на второй жене Зубко Марии Андреевне, а у вас написано,
что жена Михаила Ивановича — Гетманская Мария Ивановна, может,
глава администрации ошибся в отчестве.
Так что дочь Михаила Ивановича, Матрену Михайловну, воспитывала
моя свекровь Гетманская Мария Андреевна, 1912 г. р.,
которая уже умерла в 1990 г. в 78 лет. Она мне помогала воспитывать
5 детей — ее внуков и Михаила Ивановича, а теперь уже у них
9 правнуков. Вот такая у нас сейчас большая семья. Когда все собираемся,
за столом сидит 21 человек.
У нас есть фотография погибшего Михаила Ивановича, но, к
сожалению, она слишком большая по размеру. Раньше ходили фотографы
по домам, чтобы увеличить фото на память, и жена его,
Мария Андреевна, увеличила, а маленького фото не осталось, так
что выслать вам фото нет возможности, да и, наверное, поехать в
Вязьму у нас не будет возможности. Пенсия у меня три тысячи, у
моих детей — дети маленькие, и воспитывают они их сами, без бабушек,
так что, если бы раньше несколько лет назад, может, бы и
поехали…»

С «белым билетом» на фронт
Из воспоминаний Абузаровой (Шестаковой) Надежды Ивановны,
дочери Шестакова Ивана Николаевича (1904–1942),
красноармейца 7-й Дивизии народного ополчения Бауманского
района г. Москвы, и его внучки Роженцевой Елены Анатольевны.
«Летом 2014 г. мама (Надежда Ивановна Шестакова) прилетала
из Канады в Москву, чтобы попасть на открытие мемориала работы
скульптора Салавата Щербакова. Утром, 21 июня, мы собрались
на Поклонной горе, чтобы со всеми другими родственниками, прибывшими
со всех концов нашей необъятной Родины и из ближнего
и дальнего зарубежья, поехать в Вязьму, где наши деды и отцы сложили
свои головы, защищая подступы к Москве. Для моей мамы
это была очень важная поездка, она в буквальном смысле ехала на
встречу со своим отцом.
На открытии памятника она очень волновалась, тем более ей
было доверено перерезать ленточку. Мама до сих пор вспоминает
эту поездку по всем памятным местам и братским захоронениям,
очень благодарна всем людям, которые помогли организовать эту
поездку, и РВИО, которое финансировало создание этого замечательного,
такого долгожданного памятника.
Мой отец, Шестаков Иван Николаевич, ушел добровольцем на
фронт, имея „белый билет“, в первых числах июля 1941 г.
Мне тогда было 8 лет. Я помню, как 22 июня, во время завтрака,
из черного репродуктора раздался голос Молотова, который
сообщил о начале войны с Германией. Меня должны были в этот
день отправить в пионерский лагерь, но отправили в лагерь на неделю
позже, под Можайск. Через неделю моего пребывания в лагере
мы узнали, что немецкие лазутчики подошли буквально к самому
лагерю. Поэтому родители, кто мог, приезжали забирать своих
детей из лагеря.
За мной приехала мама, и мы добирались до Москвы целые сутки
на подводе, на грузовых машинах и пешком. Вечером, в 20:00,
мы были на Охотном ряду, нас проверил патруль и пропустил пройти
через Красную площадь, чтобы мы смогли дойти до дома, который
находился на улице Пятницкой (Старый Толмачевский пер.).
Не доходя 100 метров до дома, нас остановили милиционеры,
так как к тому времени уже наступил комендантский час и ходить
по улицам гражданским было нельзя.
Нас оставили ночевать прямо в здании милиции, мы с мамой
спали на стульях, и отпустили нас только в шесть утра.
Когда мы вошли в нашу коммунальную квартиру, папы уже не
было, и соседка сказала, что он ушел в пять утра. Папа специально
так устроил, отправив мою старшую сестру на дачу в Лопасню,
а маму за мной, чтобы мы не знали, что он уходит в ополчение и не
хочет долгих и трудных прощаний.
Мы вошли в пустую комнату и на подоконнике увидели прощальную
записку, прислоненную к стакану. Когда мама взяла записку,
стакан упал и разбился на мелкие кусочки. Мама сказала:
„Все. Папу мы больше не увидим“.
Но в первые дни мы получали от папы треугольные письма, в
которых он нам писал, что у него все хорошо и мы обязательно победим
фашистов. Вот одна фраза, которую я почему-то запомнила:
„Шурик, я здесь как на курорте, сплю на подушечке, которую
ты вышивала“. Последнее письмо, датированное 3 октября 1941 г.,
было адресовано мне, его любимой младшей дочери. Он меня хвалил,
что я занимаюсь школьными предметами самостоятельно, так
как школы к тому времени уже не работали.
А в декабре 1941 г. мы получили уведомление о том, что „ваш
муж, Шестаков И. Н., пропал без вести“…»

Расти большая, сестренка!
Из воспоминаний Терентьевой (Петровой) Матрены
Захаровны, сестры красноармейца Петрова Алексея Захаровича
(1921 — 20.01.1942, лазарет № 1 «Дулага-184»).
«Петров Алексей Захарович родился в 1920 г. в с. Ивашкино
Первомайского района Татарской АССР. В Книге памяти Республики
Татарстан не учтен. Погиб 20.01.1942 в лазарете № 1. Родственники:
сестра Терентьева (Петрова) Матрена Захаровна, 1934 г. р., в
настоящее время проживает в с. Старое Ильмово Черемшанского
района Республики Татарстан.
Матрена Захаровна рассказала о своей семье.
Отец — Захар Григорьевич Петров — был колхозником, плотником,
мастером на все руки, жена его, Татьяна Ефимовна, тоже
работала в колхозе. Семья большая, четверо детей: два сына и две
дочери. Братьев Матрена Захаровна помнит совсем немного. Старшим
был Алексей, который до призыва в 1940 г. являлся комсор-
гом колхоза и работал заведующим избы-читальни. Алексей был
1921 г. р., а в военкомате сказал, что с 1920-го. Так хотелось ему
быстрее стать взрослым, пройти армейскую жизнь. „Расти большая,
сестренка!“ — сказал Алексей, высоко поднимая над своей головой
маленькую Матрену. Вот эти слова и ясный взгляд юного и
сильного брата запомнила она на всю жизнь. Отец Захар Григорьевич
ушел на фронт в 1941 г., потом брат Николай. Домой вернулся
только отец. Оба брата погибли. Извещения, которые пришли,
были скупы на слова: „Пропал без вести“. И все…»


Вернуться к началу
СообщениеДобавлено: Чт фев 21, 2019 20:43 20 
Не в сети
Поисковик

Зарегистрирован: Сб мар 24, 2012 16:04 16
Сообщения: 1413
Вот он сейчас придет, и я должна его встретить!
Из воспоминаний Пчелякова Юрия Николаевича,
племянника десантника Николая Дмитриевича Сухова (1923 —
07.09.1942, лазарет № 2 «Дулага-184»).
«С большим волнением прочитал в газете о Сухове Николае
Дмитриевиче из д. Ивановка, 1923 г. р. Это мой дядя по матери.
О гибели дяди Коли в лагере „Дулаг-184“ (Вязьма) в годы Великой
Отечественной войны я узнал из интернета в 2011 г. благодаря открытию
архивов упомянутого выше лагеря. Архивы были захвачены
в ходе операции по освобождению г. Вязьма разведчиками
Смерша. Теперь мы, родственники, знаем дату гибели дяди Коли, в
этот день поминаем его.
Расскажу то, что я знаю о нем. Мать его, Сухова Александра
Ильинична — моя бабушка — никогда не верила в гибель сына до
самого последнего своего часа. А умерла она в 1976 г. в возрасте 86
лет. Его фотография, электронную версию которой я вам сегодня
высылаю, висела в доме бабушки на самом видном месте. Воспоминания
детства меня трогают и вызывают слезы до сих пор: раннее
утро, бабушка сидит на крыльце и всегда смотрит в начало нашей
улицы: вот он сейчас придет, и я должна его встретить!
Из его самых близких родственников к настоящему времени
осталась только его сестра, моя мама, Пчелякова (Сухова) Клавдия
Дмитриевна, ей сейчас 86 лет, она тяжело больна. Отец его, Сухов
Дмитрий Павлович, был призван в 1941 г. и в 1942 г. погиб, защищая
Москву.
Дядя Коля перед призывом на фронт закончил ветеринарное
училище в Алатыре, был комсомольцем, отличался хорошим здоровьем,
был спортивным человеком. Видимо, эти обстоятельства
и сыграли решающую роль в направлении его в десантные войска.
Призван он был в марте 1942 г. через Кувакинский военкомат, деревня
наша тогда относилась к Кувакинскому району. Уже в мае, по
сведениям его однополчанина, который прислал письмо его матери,
он был в составе отряда десантирован в район города Смоленска.
В этом же месяце связь с ним прекратилась. Как рассказывала
мне бабушка, до этого дядя Коля написал с фронта несколько писем.
Письма были полны оптимизма, уверенности в полной победе
над врагом. „Мама, прошу тебя, обо мне не беспокойся. Побьем
фашистов, и я вернусь!“ — такие строки были в его письмах. К величайшему
сожалению, письма не сохранились.
После того как связь потерялась, несмотря на тяжелейшую сиротскую
жизнь, мать и родственники обращались с розыском сына
в военкомат, пытались узнать подробности его гибели. Вот что мне
рассказала моя мама.
После окончания войны оставшийся в живых сослуживец дяди
Коли из д. Шадриха, Порецкого района, рассказал следующее. Отряд
был выброшен на помощь 33-й и 39-й армиям, ведущим бои в
тылу у немцев под Смоленском. Обстановка была очень сложной и
неясной. Где свои? Где немцы? После десантирования отряд скрылся
на местности. Командир послал первую разведку — она не вернулась.
Командир решает послать вторую разведку, уже из добровольцев.
Будучи комсомольцем, дядя Коля вызывается идти. Уходит
вторая разведка. Засада. Плен. Казнь и смерть в плену.
Вот так наш дядя Коля отдал свою жизнь за то, чтобы жили
мы, наши дети и внуки. Но, говорят, человек живет до тех пор, пока
жива память о нем. Мы будем помнить его всегда и передавать память
о нем нашим детям и внукам. У его братьев (их было двое) и
сестры родились дети. Наверное, не случайно его братья назвали
своих сыновей Николаями».

Их пару называли «Два тополя»
Из воспоминаний Боговой Натальи, правнучки красноармейца
Тюкаева Ивана Осиповича (1912 — 14.01.1942).
«…Тюкаев Иван Осипович — мой прадед (дедушка моей мамы).
Наша семья очень рада, что уважаемые поисковики нашли его, а
нам эта информация стала известна сравнительно недавно, потому
что до этого момента наш прадед считался пропавшим без вести.
И теперь еще один солдат вернулся домой. Это счастье.
В Вязьму накануне 22 июня ездил мой папа (он работает водителем
дальнего рейса). Он и прикрепил фотографию на забор мясокомбината,
куда ему удалось попасть.
В этих местах он сделал несколько фотографий для нас, чтобы
все родственники, которые не могут поехать, смогли бы все увидеть.
Я сейчас сижу, смотрю на фотографии, присланные вами, и
плачу. Это слезы радости и скорби одновременно. Спасибо вам!
Я тоже искала информацию о лазарете, в котором погиб наш
дедушка, но ничего не нашла. Возможно, была искажена фамилия,
потому что в разных источниках она писалась и читалась по-разному.
Я очень счастлива, что есть такие люди, которым не все равно,
которые вкладывают сейчас частичку своей души и сердца за подаренную
когда-то победу и жизнь, жизнь без зла, ненависти и фашизма.
Это очень благое и нужное дело.
Семейных воспоминаний осталось очень мало, а фотография и
вовсе одна, которая была сделана незадолго до начала войны. Знаю
точно, что Иван Осипович и Наталья Григорьевна были очень работящими
людьми, жили в деревне и брались за любую, даже самую
сложную работу. В деревне их пару называли „Два тополя“, потому
что оба были очень высокие, худощавые. Необыкновенно добрые,
веселые, честные, скромные и просто хорошие люди.
У Ивана Осиповича было еще четыре брата, один из которых
тоже не вернулся с войны. Но Ивана Осиповича они искали до самой
смерти… Не было никаких данных, все, что было известно:
„Пропал без вести в октябре 1941 года“.
А Наталья Григорьевна была однолюбом (для современных
женщин это редкое качество), она до последних дней своих ждала
Ивана Осиповича и верила, что он вернется с войны. Замуж она
больше не выходила и посвятила всю жизнь единственному сыну
Алексею Ивановичу (моему дедушке, что запечатлен на фотографии
в виде чудного малыша) и племяннице Шурочке, которую вырастила
с пеленок. К сожалению, я не застала ее и не была лично
знакома, сейчас я бы многое отдала за встречу с таким замечательным
человеком. Наталья Григорьевна умерла совсем рано от рака,
который не щадит никого».

Надеялись, верили, а вдруг найдется?
Из воспоминаний Храпутских Александры Георгиевны,
снохи красноармейца 381-й сд Храпутских Григория Акиловича
(1910 — 16.03.1942).
«…В голодный 1920 год из белорусской деревни Крупец Добружской
волости Гомельской губернии выехала на Урал большая
семья Храпутских Акилы Васильевича и Ефросиньи Ефимов-
ны. В семье было четыре сына — Трофим, Василий, Васк, Григорий
и две дочери: Пелагея и Александра. Родители и две дочери
обосновались в Вознесенке (позднее колхоз „Красная Нива“) Аршинского
сельского совета Челябинской области. Младший Григорий
тоже остался жить с родителями, а старшие братья уехали
в Кусу.
Григорий обучился сапожному ремеслу: шил сапоги и женские
туфли. В 20 лет он женился, прожил с Александрой Павловной
10 лет, а детей все не было. Долгожданный сын Виктор
родился 7 сентября 1941 г., а через полмесяца, 22 сентября, отец
был призван на фронт. Заболела тифом мать, и малыша, и сноху
выхаживали родители, с которыми они вместе жили. Никаких
известий от Григория не было, потом пришло сообщение, что
пропал без вести. Но родители и жена продолжали ждать, надеялись,
верили, а вдруг найдется. Шли годы, у мамы-свекрови
появилась новая семья, но надежды они не теряли. Теперь уже
ждали весточку о том, где погиб и где похоронен. Так и не дождались
его родители и Александра Павловна. Отец Акила Васильевич
умер в 1950 г., а мать Ефросинья Ефимовна - в 1956 г. Жена
Александра Павловна дожила до 1985 г. и умерла после тяжелой
болезни.
Сын Виктор вырос, завел семью. В семье два сына и дочь.
Жизнь прошла в труде, семейных заботах и радостях. Умер он в
2002 г., так и не узнав о судьбе своего отца. Для него он так и остался
пропавшим без вести.
И вот 70 лет спустя солдат вернулся!
Если бы была жива Александра Павловна, она бы умылась слезами,
узнав о такой кончине своего мужа, а у сына Виктора, наверно,
сердце разорвалось бы от радости, что нашелся отец, и от горя,
когда осознал, что пришлось ему перенести, раненому, в немецком
пересыльном лагере „Дулаг-184“.
У Григория Акиловича большая семья, сына уже нет, но выросли
внуки Сергей, Наталья, Алексей, правнучка Людмила, правнуки
Дмитрий, Константин, Антон, Данила, праправнучка Милания. Теперь
внуки и правнуки знают, где погиб их дед и прадед, где можно
положить цветы и склонить голову.
Подлая война унесла миллионы жизней, осиротила миллионы
детей, которые недоиграли, недолюбили. 1418 дней и ночей надо
было выстоять, пешком, бегом, по-пластунски… Конца не было ни
дорогам, ни смертям. Какой ценой далась победа! И в этом есть
тоже заслуга нашего Григория Акиловича.
Вечная память всем павшим!»

Вон смотрит на меня папа. Всю жизнь смотрит…
Из воспоминаний Зинаиды Афанасьевны Калашниковой,
дочери красноармейца Корчагина Афанасия Кузьмича
(1914 — 10.01.1942, лазарет № 1 «Дулага-184»). Воспоминания
записала поисковик Лариса Надервель, Московская область.
«Изобильненский район. Село со специфическим названием
Птичье. Май 1941 г. Тогда еще край не носил название Ставропольский,
а был Орджоникидзевский.
В семье Корчагина Афанасия Кузьмича полным ходом идут
сборы, провожают его, главу семьи, в Красную армию. На руках у
жены, Агафьи Ивановны, остается маленькая дочка, Зиночка, которой
и года нет.
Собственно говоря, остаются одни женщины — еще мать и сестра.
— Я совсем была маленькой, на руках еще у мамы, когда нам
пришла весть от отца, что состав, в котором они поедут из Ставрополя,
где были сборы, пройдет мимо Изобильного, что можно будет
встретиться.
— Как рассказывала мама, — продолжает Зинаида Афанасьевна
Калашникова (Корчагина), — пошли пешком из Птичьего, где
жила семья, на станцию, в Изобильный.
Много было там земляков. Все прощались. Мужчины отправлялись
на службу.
В воздухе витали разговоры о неспокойном положении, отслужившие
финскую помалкивали, но родне говорили, что война не за
горами. Чувствовалось приближение беды.
От этого и прощания были более эмоциональным, нежели в
предыдущие призывы, да и пожелания сердечнее — жены и матери
это ощущали сердцем и душой.
Мама мне всю жизнь повторяла, что отец был очень ласковым,
любил нас. Двух предыдущих детей мама не смогла выносить. Поэтому
я была такой желанной, долгожданной и любимой.
— «Не обижайте мое дитя» — так, говорят, наставлял всех мой
отец, взяв на перроне меня на руки. Не обижайте… И правда, всю
свою жизнь я прожила в окружении ласки и любви, — вспоминает
Зинаида Афанасьевна. — Да, так вот, когда отец ушел в армию, мы
остались жить все вместе. Мама отца, его сестра и мы с матерью.
Беда пришла в дом вместе с войной. Все жили ожиданием. Никаких
известий, никаких вестей и сообщений.
— А мы все ждали. Уж и война закончилась. Помню, — продолжает
дочь, — мама рассказывала, увидят женщины, что идет
солдат, кидали всю работу, да бегом. Не по дороге, а через огороды…
бурьян… ноги в кровь, добегали, чтобы спросить, не видел ли
кого, не встречал, не слышал?
На нашей улице, в Птичьем, 50 дворов. Только два хозяина
вернулись…
А после войны мы уже получили известие об отце.
Я все это так ярко запомнила. Хоть и малая была, но до сих пор
помню тот день.
Когда бабушка, папина мать, прочитала извещение, упала без
чувств, я помню. Как кричала на всю улицу его сестра. Тоже помню.
Мне это так запомнилось, потому что я испугалась за бабушку
и тетю. Мама, сама еле живая, их приводила в чувства. А выли,
считай, в каждом дворе, когда получали похоронки.
Так нам стало известно, что папа погиб в немецком лагере в
Вязьме. Об этом было написано.
Стали мы получать по 28 рублей. Я и моя бабушка. Правда, потом
бабушка все деньги перевела на меня.
Всю жизнь я читала про Смоленскую область, узнавала про
Вязьму. Знала, что там похоронен мой папа.
Мы еще долго разговаривали с дочкой Афанасия Кузьмича
Корчагина, она вспоминала эпизоды жизни, кстати, и о том, как
рассказывал один шофер из соседнего села, что сам лично похоронил
их отца. И все это с подробностями, которые заключались в
рассказе об эшелоне, о бомбежке, о том, как ранило смертельно в
живот их отца, как просил передать все семье.
Мы и не знали, кому верить.
— Зинаида Афанасьевна, есть ли у вас фотография папы? Нам
она очень нужна для книги, — не успела я и договорить.
— Так вот он, на стене висит портрет его большой. После войны
все женщины стали отдавать карточки мужей и братьев. Ну, родных,
которые не вернулись. И мама моя, Агафья Ивановна, тоже
отдала. Фотограф жил у нас по соседству, через два двора. Пошла я
как-то к ним, к своей подружке, мы заигрались, вбежали в комнату,
а там ее папа и сказал мне, что готова фотография, и показал ее.
Я же побежала прямо босиком, не надев обувь, домой, чтобы
сообщить всем, что можно фотографию забрать. Вбегаю, кричу:
— Мама, бабушка, там папа… — ну и… бабушка упала без
чувств опять. Как тогда, когда пришла похоронка. Все выбежали на
улицу, потом опять ко мне, никто ничего понять не может. Решили,
что папа вернулся, что я его первой увидела. Я ведь про фотографию
сказать хотела, что портрет готов.
Так папу своего я никогда не увидела. Мама замуж больше не
вышла. Мы все жили памятью о нем.
Доча, спасибо вам всем, что про отца моего вспомнили. Как вы
мне и сказали, буду писать о нем и нашей жизни. И портрет закажу,
только чтобы поменьше сделали карточку… Вон смотрит на меня
папа. Всю жизнь смотрит…»

Семья получит два письма…
Из воспоминаний Колосова Александра Емельяновича,
сына красноармейца Колосова Емельяна Васильевича (1913 —
05.03.1942, лазарет № 1 «Дулага-184»).
Из почты поисковиков (Лариса Надервель):
«…„Вяземские мученики“ — по-иному и не могу назвать этих
людей, волею судьбы попавших в переплет военных событий времени,
где местом смерти стала Вязьма, лагерь военнопленных.
Безусловно, все они обязаны быть в памяти нашей… чьи-то
деды, отцы, дяди… И панихидой по ним будут не только молитвы,
но и наши поступки, которые позволяют воскресить прошлое,
вспомнить об этих людях… найти их родных и близких.
И не забывать, не дать потомкам забыть о том, что это было.
Поклон всем тем, кто „вытащил“ эти вяземские списки, кто работает
в этой теме. Уважаемые коллеги, сил вам и упорства.
Итак, читаем все вместе. Это — наша история.
„Что мне известно об отце Колосове Е. В.
Колосов Емельян Васильевич родился 1 августа 1913 г. в хуторе
Надзорном, ныне селе Надзорном Ставропольского края Кочубеевского
района. По социально-имущественному происхождению
из крестьян-середняков (в то время требовалось давать такую
оценку). В хуторе Надзорном прошло его детство, обучение в 4-
классной школе и начало трудовой деятельности.
Трудовую деятельность он начал в 17 лет в местном колхозе,
где проработал более 5 лет. В 1935 г. вблизи села проводились изыскания
по проекту, и началось строительство Невинномысского
оросительного канала (Кубань — Егорлык). На этой стройке отец
начал работать с 3 октября 1935 г. в 1-й инженерно-геологической
партии ‹Терстроя› рабочим по бурению и шурфованию, а затем с 9
июня 1937 г. чернорабочим на участке № 3 строительной организации
‹Ставропольстрой›. В августе 1939 г. поступил на курсы шоферов
Ворошиловского автомотоклуба в г. Ставрополь, которые успешно
закончил, и в феврале 1940 г. вернулся на стройку, где про-
шел трехмесячную практику стажером, а затем трудился в качестве
шофера на автомобиле ГАЗ-АА до 24 июня 1941 г.
В июне 1941 г. был призван Невинномысским РВК и направлен
на фронт Великой Отечественной войны. С фронта от отца получено
только два письма: жене (Колосовой Марии Ивановне) и брату
(Колосову Михаилу Васильевичу), датированные 17-м и 28 августа
1941 г. Из этих писем стало известно, что находился он в это время
в Смоленской области, его адрес был: 196-я полевая почта, 103-й
полк, подразделение 46, а также то, что он был водителем автомобиля
и служил вместе с односельчанами.
В дальнейшем об отце ничего не было известно до лета 1946 г.,
когда пришла так называемая похоронка, в которой сообщалось о
том, что он умер в плену. По этой бумаге мне была оформлена пенсия,
и я ее получал до 1960 г. (до окончания учебы в техникуме и
призыва в армию).
Прилагаю фотоматериалы об отце: копии и тексты писем с
фронта; фото выпуска шоферов; фото с друзьями и др.
Немного о себе: Колосов Александр Емельянович, родился 23
апреля 1941 г. в селе Надзорном Кочубеевского района Ставропольского
края. В 1960 г. окончил Первый Ростовский-на-Дону автомобильно-дорожный
техникум и получил специальность техника-строителя.
В 1960–1963 гг. проходил действительную службу в
инженерно-строительных частях пограничных войск КГБ СССР.
После демобилизации в январе 1964 г. переехал для дальнейшей
работы и проживания в г. Южно-Сахалинск. В 1970 г. окончил заочный
факультет Хабаровского ИИЖТ и получил квалификацию
инженера-строителя. Трудился на различных инженерных должностях
в строительстве Сахалинской области. В 2003 г. вышел на
пенсию и переехал для дальнейшего проживания в г. Люберцы Московской
области.
9 февраля 2013 г.
А. Е. Колосов“
А впереди — дорога на фронт и два письма, которые получит
семья. И все…
Расшифровка письма, прочтение произведены сыном бойца
Александром Емельяновичем Колосовым. И нам легче прочитать,
да и чтобы сохранилось зрительно написанное его отцовским почерком.
Адрес на треугольнике: «Орджоникидзевский край, Невинномысский
район, хутор Надзорный Колосовой Марии Ивановне.
196-я полевая почта, 103-й полк, подразделение 46, Колосов Е. В.
Письмо от известного твоего мужа Е. В. Первым долгом моего
письма я тебе сообщаю о том, что я в настоящий час пока жив и
здоров и посылаю вам боевой горячий привет, а сыночку Шуре поцелуй.
Маруся, я сейчас шел за обедом, и мой товарищ получил от
тебя письмо, из которого я узнал, какое твое здоровье и Шуры и
как вы живете.
Маруся, теперь я узнал, как тебе помогают мои родные, но ничего,
ты не волнуйся, я все понял, это я все сделаю, а бы был жив.
Маруся, пойдешь до брата Ваньки и моим словом скажешь, что
я сказал: нехай отдаст машинку (швейную), и никаких разговоров
не может быть, потому что она тебе надо. А если ему надо, то пусть
придет и возьмет или попросит. Вот все, и нечего меня тревожить,
мне не до этого. А няня нехай тоже не радуется, что меня убьют, я
ей ничуть не мешаю в этом. Зачем тревожить меня, у нее есть машинка,
и хватит с ней, пусть отдадут без разговору.
Теперь велосипед — это жив будет Шура, это его, никаких денег.
Теперь за брюки, кто тебе говорил, то скажи ей, что я сказал: когда
я приеду, тогда куплю ей брюки. Как ей не стыдно за брюки с тебя
спрашивать, не помогут тебе, а с тебя. Маруся, ты с ними поговори
по-хорошему, как, мол, мне теперь жить. Обо мне не беспокойтесь, а
сын кому нужен, если вам не нужен, а кому чужим нужен.
Маруся, я им напишу тоже письмо. Я им писал и еще напишу.
Маруся, ты пишешь за одежду, получила все или нет, не написала.
Маруся, теперь за квартиру, если можешь там жить, то живи.
А если нет, то поищи там, где можно. Теперь, Маруся, смотри сама,
если можешь прожить зиму, а то надо работать тебе, где удобно
тебе и можно. Маруся, смотри сама, на меня не надейся. Сама знаешь,
что враг коварен и силен.
Но, в общем, я тебе советую жить и смотреть за сыном, не обижай
его. Маруся, ты пишешь, что в каком направлении Смоленск.
Маруся, я напишу записку брату Ивану, а ты понесешь, лично отдашь
ему.
Маруся, тебе видней, как надо жить, а на меня не надейся, потому
что могу только дать совет, пока жив я, Маруся, передай брату
М. В., А. Е. и В. А. от меня привет. А также передай привет всем
своим и Дуне Захарехе.
Маруся, не сиди, как сидела, а надо ворочаться и быть живой.
Пока до свидания. Пиши чаще письма и отписывай новости, и
как и кого взяли.
Мой адрес: 196-я полевая почта, 103-й полк, подразделение 46,
получатель Колосов».

Мы всем обязаны нашим отцам, дедам, прадедам!
Из воспоминаний Карпенко (Емельяновой) Лидии Андреевны,
дочери красноармейца Емельянова Андрея Ефимовича (1909 —
11.03.1942, лазарет № 1).
«Мой отец, Емельянов Андрей Ефимович, родился в 1909 г. в
Смоленской области в деревне Хорошилова. Семья была многодетная,
было у родителей пять детей, а Андрей был самым старшим.
Он помогал родителям по хозяйству. Бабушка моя, Варвара
Васильевна, мать Андрея, мне говорила, что сын ее был трудолюбивым,
прилежным, добрым, уважаемым на селе, всем всегда помогал,
кому было трудно.
Когда Андрей вырос, то работал с отцом, Емельяновым Ефимом
Емельяновичем, плотником в деревне, они строили дома.
В 1933 г. Андрей женился на Прасковье Ивановне, 1912 г. р. Родилось
у них трое детей: дочь и два сына. В 1939 г. Андрей Ефимович
воевал с финнами, по окончании войны вернулся домой.
В 1941 г., когда началась Великая Отечественная война, в июне
всех мужчин деревня провожала на фронт. Встал в строй мой дед,
Ефим Емельянович (погиб зимой 1941 г. среди партизан), мой отец,
Андрей Ефимович, его брат, Сергей Ефимович, 1915 г. р. (погиб под
Ленинградом), младший брат, Василий Ефимович (погиб в первые
дни войны на западной границе, так как проходил службу в танковых
войсках). Помню, что в первые дни войны отец забегал к нам
на пять минут попрощаться, их часть проходила мимо нашей деревни,
он был ранен, у него была перевязана рука.
В сентябре 1941 г. мы попали в оккупацию и ни о ком ничего
не знали. В апреле 1942 г. нашу деревню Хорошилово сожгли, одних
жителей отправили в Германию, а наша семья попала в Польшу.
Взрослые работали на хозяина на его земле, выращивали овощи.
Марии было 16 лет, Николаю — 14 лет, а моей маме, Прасковье
Ивановне, было 29 лет. В марте 1945 г. мы вернулись домой, жить
нам было негде, мы расположились в лесу, там остались блиндажи.
Жить было очень тяжело, мы были голодные, холодные, но самое
главное — дружные.
По приезде нам принесли письмо, датированное концом
1941 г., из сельсовета от Сергея, в котором он сообщал, что Андрей
ранен и лежит в госпитале, но адреса не было. Вскоре мы получили
две похоронки на Сережу и Василия и извещение на Андрея, что он
пропал без вести. Мы ждали и надеялись, что Андрей жив, три раза
подавали заявки на розыск, но безрезультатно. На отца приходили
извещения о том, что военнослужащий „пропал без вести“.
Большое спасибо исследовательской группе, которая нашла
нашего отца. Мы узнали, что Емельянов Андрей Ефимович погиб в
немецком лагере смерти „Дулаг № 184“ 11 марта 1942 г. в г. Вязьме.
Каждый год со своей семьей мы приезжаем в г. Вязьму к вяземскому
мемориалу „Дулаг-184“, чтобы поклониться за Победу им. Счастьем
жить мы обязаны нашим отцам, дедам, прадедам».

Расстреляли в госпитале
Из воспоминаний Таубкина Давида Ароновича, троюродного
брата красноармейца Бененсона Оскара Григорьевича (1914 —
04.01.1942, лазарет № 1 «Дулага-184»).
Из почты поисковиков (Елена Жилинская, Ольга Смольянинова):
«Среди архивных документов Вяземского лагеря для военнопленных
„Дулаг-184“, а именно списков умерших в лазаретах
солдат, был указан красноармеец Бенитсьян Оскар Григорьевич,
1913 г. р., погибший от истощения в лазарете № 1. Дата смерти —
январь 1942 г. Национальность — армянин, адрес проживания семьи
— г. Киров, ул. Большевиков, 42.
После проверки данных о погибшем в базе ОБД „Мемориал“
было установлено, что по донесениям о безвозвратных потерях
в Книге памяти Москвы (т. 2), Книге памяти воинов-евреев, павших
в боях с нацизмом (т. 1), числится Бененсон Оскар Григорьевич,
1914 г. р., призванный на фронт из Москвы Тверским ОВК, адрес
семьи: г. Москва, пер. Старопименовский (между Тверской ул.
и Малой Дмитровкой), 14-23. Считался пропавшим без вести в октябре
1941 г. В Книге же памяти Кировской области (т. 15 — Бенитсьян…
умер от ран 4.01.1942 в вяземском лазарете)…
Поняв, что где-то кроется ошибка в фамилии погибшего, мы
решили проверить данные в военкомате призыва и найти возможных
родственников.
Тверской военкомат г. Москвы подтвердил призыв и адрес
Бененсона Оскара Григорьевича в Москве. По домовой книге по
адресу проживания О. Г. Бененсона уточнили имена родителей —
все сошлось, и кировский адрес, куда они выбыли в войну в эвакуацию.
На сайте музея Яд Вашем в Израиле обнаружили лист свидетельских
показаний за 2001 г., присланный троюродным братом
О. Г. Бененсона.
Связались с ним в Израиле. Таубкин Давид Аронович поделился
с нами воспоминаниями о Бененсоне Оскаре Григорьевиче и
его семье. Вот что он рассказал:
„Мне известны следующие обстоятельства гибели О. Г. Бененсона.
Он служил в артиллерийских войсках, был тяжело ранен, у
него были перебиты ноги, и он попал в госпиталь, который захватили
немецкие войска. Для проверки раненых в госпиталь прибыл
представитель гестапо и, обнаружив Оскара, застрелил его прямо
на больничной койке. Эти сведения сообщил после войны родителям
вернувшийся из плена сослуживец брата.
Мама бойца, Софья Давидовна, по линии и по поручению
профсоюза ведала патронажем детей и матерей. Отец, Бененсон
Григорий Моисеевич, был не только интересным человеком, он
был основателем российской лесообрабатывающей промышленности.
С его книгами и статьями в этой области можно познакомиться
в интернете, набрав его фамилию, имя и отчество. Писатель
Леонид Леонов по материалам Г. М. Бененсона создал роман
‹Русский лес›.
Мы очень были дружны с Бененсонами. В пору моей юности
мы часто общались, и они содействовали моему гражданскому становлению.
Оскар был их единственным сыном…“.

Бабушка искала его до самой смерти
Из письма Дорошина Алексея, внука красноармейца
Василия Васильевича Бздюлева (1901 — 20.01.1942,
лазарет № 3 «Дулага-184»).
«…Мой дед Бздюлев В. В., 1901 г. р., пропал без вести в конце
1941 г., всю свою жизнь его искала моя бабушка, теперь моя
мама с сестрами. И вот недавно я просматривал ваш сайт со списками
военнопленных лагеря „Дулаг-184“, честно сказать, я был
поражен, но, более того, данные одного бойца практически сходятся
с данными моего деда. Я живу в г. Первоуральске Свердловской
области, откуда и призывался мой дед. У нашей семьи
к вам очень большая просьба — по возможности уточнить точную
фамилию: № 4343 Бездолин Василий Васильевич 1901 г. р.,
рядовой, Свердловская обл., Первоуральский район, Вольгорский
рудник, дом 32.
Я, в свою очередь, уточняю, что в Первоуральском р-не названия
Вольгорский рудник никогда не было, есть Гологорский рудник,
где до войны и работал мой дед плотником.
Мой дед Бздюлев Василий Васильевич, 14.08.1901, его жена,
моя бабушка, Двоеглазова Анастасия Павловна, 13.12.1902, оба
уроженцы Кировской области, Татауровского р-на, д. Селюнинцы.
Проживали там до 1933 г., почему переехали на Урал, никто,
к сожалению, не помнит. В 1933 г. приехали на Урал в г. Свердловск.
С 1935 г. стали проживать в городе Первоуральске Свердловской
области в пос. Гологорка, д. 32. Дед до войны строил бараки
для рабочих авторемонтного завода и работал пильщиком, потом
на шахте Гологорского рудника, где добывали руду для завода,
вел плотницкие работы. Бабушка работала приемщицей продукции
там же, на шахте Гологорского рудника. Когда началась война, шахту
затопили. Деда забрали на войну с этого предприятия — Гологорский
рудник, город Первоуральск Свердловской области. Дед
был призван в августе 1941 г. Последнее письмо его пришло в декабре
1941 г. с дороги.
И больше от него вестей не было.
Бабушка его искала всю жизнь до самой смерти, но поиски результатов
не дали. У них в семье было семь человек детей: Иван,
Пелагея, Антонина, Любовь, Тамара, Анна и Нина. В живых на данный
момент Скрябина Пелагея Васильевна (1927), Шишина Тамара
Васильевна (1938), Дорошина Анна Васильевна (1940), моя мама
и Тюленева Нина Васильевна (1942). К сожалению, воспоминания
скудные, так как они были еще маленькие и толком ничего не помнят.
К сожалению, письма деда и фото не сохранились, есть одно
фото, но оно очень плохое, и я попытаюсь его восстановить — по
инету отправлять бесполезно, так как очень маленькое.
Ну а начал я его искать после разговора с мамой как-то после
9 Мая, пока и не наткнулся случайно на списки погибших
в „Дулаге-184“. Это просто чистая случайность, а может, и нет,
хотя и запрос в ЦАМО отправлял, но ответ был один. И когда
просматривал списки погибших, наткнулся на уже, можно сказать,
деда, так как фамилия была не его, а остальные данные —
наши. Но я вначале уточнил у мамы, а потом уже связался с Ларисой,
за что ей очень благодарен, да и всем вам, которые занимаются
столь нелегким трудом в поисках родственников и в
установлении имен погибших бойцов. Мы все живем в городе
Первоуральске Свердловской области. Если что-то нужно добавить,
я постараюсь расспросить родных, конечно, но не думаю,
что сильно добавят.
Знаю, что эшелон на войну простоял еще сутки на станции
Хромпик г. Первоуральска, а после чего их отправили в Еланские
лагеря на подготовку и потом на фронт. Но это не точно, все со
слов и воспоминаний. Установить, в какой дивизии или полку служил
дед и как попал в плен в Вяземском котле, не представилось
возможным, хотя в исторических документах все написано, что
там был просто ужас, и очень много армий было в окружении…»

И сын, и дочь похожи на него…
Из письма Мелентьевой Галины Ивановны, педагога, командира
поискового отряда «Подвиг» г. Юрга Кемеровской области.
«Нашему поисковому отряду посчастливилось найти дочь нашего
земляка Курнокова Владимира Емельяновича, погибшего в
„Дулаге-184“ 2 февраля 1942 г. в лазарете № 1. Его дочь Екатерина
Владимировна Теминдарова проживает в селе Логовое Юргинского
района Кемеровской области. Узнав о цели нашего визита, она
охотно согласилась встретиться с нами.
Родился ее отец в 1901 г. в деревне Онищенко Елецкого района
Орловской области (ныне Липецкая). В армию призывался 8 августа
1941 г. Юргинским РВК. С фронта он не вернулся.
Письмо было только с дороги.
По рассказам его односельчанина, с которым он призывался,
Владимир Емельянович погиб при налете вражеских самолетов на
их поезд при подъезде к передовой линии фронта.
Следовательно, Владимир Емельянович был ранен или контужен
при бомбежке, взят в плен фашистами, попал в лазарет № 1 вяземского
лагеря военнопленных, где, не пережив страшной зимы
1942 г., ушел из жизни.
Когда началась война, его дочери Екатерине не было и четырех
лет. Детские годы навсегда запечатлели маленькие, но самые
добрые воспоминания об отце: он очень любил сына и дочь, похожую
на него.
Жили в деревне Верхний Шалай, а на работы он ходил каждый
день на Юрга-2 на крупозавод.
В свободное время он занимался изготовлением валенок.
По рассказам мамы, он был высокого роста, „чубатый“ и очень
добрый.
Документы и фотографии В. Е. Курнокова не сохранились, но
Екатерина Владимировна передала в наш музей копию своего свидетельства
о рождении, где есть запись об отце: Курноков Владимир
Емельянович».

Возрождена нить семейной памяти
Из воспоминаний Поленникова Виктора Михайловича,
сына красноармейца 791-го сп 135-й сд Поленникова Михаила
Васильевича (1901 — 30.09.1942, лазарет № 2).
«Мой отец Поленников Михаил Васильевич — один из многих,
чей портрет увековечен на стеле вяземского мемориала. Отец
родился в 1901 г. в селе Сырское, недалеко от города Липецка. Он
был первенцем в дружной трудолюбивой семье. В семье были еще
четыре девочки. Времена были нелегкие, и, чтобы выжить, приходилось
работать с ранних лет. После гибели отца семейства на
фронте Первой мировой войны он стал единственным помощником,
опорой и защитником в семье.
После службы в армии Михаил Васильевич создал свою семью,
не забывая при этом о своих младших сёстрах. В семье родилось
девять детей, восемь из которых по разным причинам ушли из
жизни. Уходя на фронт в сентябре 1941 г. зрелым, физически крепким,
с большим жизненным опытом, Михаил Васильевич оставил
жену, сына и сестёр. Они не дождались его с фронта и, конечно, не
знали, что он в течение года выдерживал нечеловеческие истязания
плена. Он активно помогал и поддерживал своих более молодых
бойцов.
Михаил Васильевич не мог знать в год своей гибели, что у него
родился десятый сын (автор этих строк). В 1944 г. ушла из жизни
его любимая жена, оставив двух сыновей семи- и двухлетнего возраста
на попечение его сестёр. Сестры к этому времени имели свои
большие семьи. Никто из них не дождался своих мужей с войны.
Мне пришлось два года быть в спецдоме матери и ребенка и
четырнадцать лет — в детском доме. Далее учеба в ремесленном,
военном училище, военной академии, адъюнктуре и служба в вооруженных
силах в течение 32 лет. Мы с братом всегда думали о родителях
— хорошее воспитание в детском доме позволило не комплексовать
по поводу нашего сиротства.
В мой семидесятилетний юбилей благодарными и неутомимыми
поисковиками — моей землячкой Ольгой Ивановной Смольяниновой
из Липецка, Ивановой Евгенией Андреевной и другими —
была возрождена нить семейной памяти. Очень прискорбно, что
ни мой старший брат, ни тетушки не дожили до этого дня. Но осталось
у наших родителей четыре внука, семь правнуков. У всех свои
семьи, своя жизнь. Памяти наших родителей достойна наша общая
служба в армии — более девяноста лет. У нашего отца-прародителя
три старших офицера и активно работающие потомки. Мы будем
крепить и делать долговечной память о наших семейных традициях».


Стараюсь брать в Вязьму своих внуков
Из воспоминаний Лавровой Александры Степановны, дочери
красноармейца 6-й дивизии народного ополчения Дзержинского
района г. Москвы Степана Ивановича Крицына (1915–1942).
«К началу войны мне не было и 9 месяцев, поэтому отца своего
не помню. На фронт он ушел 20 августа 1941 года. Из рассказов ма-
тери и соседей узнала о его отношении ко мне, как носил меня маленькую
за пазухой. Заботился обо мне. Было ему 26 лет.
На сохранившемся первом письме с фронта стоит календарный
штемпель с датой 28 августа и местом отправки — город Вязьма,
Смоленской области. В этом письме он пишет свой почтовый
адрес и примерное местоположение. Больше писем не было. Мама
моя несколько лет разыскивала его. И, наконец, в 1946 году мы получили
извещение, где было указано, что мой отец числится пропавшим
без вести в декабре 1941 года.
Со школьных лет я мечтала побывать в местах, где погиб мой
отец. И в 2008 г. мне это удалось. Мне посчастливилось встретиться
с Евгенией Андреевной Ивановой. От нее я узнала о Вяземском
котле, „Дулаге-184“, об общественной работе группы родственников,
краеведов и поисковиков по увековечению памяти о погибших
на вяземской земле.
Первая моя поездка в город Вязьму состоялась в 2008 г. В этой
поездке я услышала рассказы свидетелей событий тех страшных
лет, которые оставили особенно тяжелое впечатление. Мы и
не представляли, что испытали наши отцы, наши защитники. И с
тех пор я ежегодно посещаю город Вязьму, чтобы почтить память
отца. Стараюсь брать с собой своих внуков, чтобы память об ужасах
войны, о судьбах защитников не иссякала, а жила вечно в сердцах
людей, чтобы не было повторения событий тех страшных лет.
Вечная память защитникам нашей Родины!»
Из письма рядового Крицына Степана Ивановича:
«Добрый день, Маруся.
В первых строках моего письма я вам хочу сообщить о том,
что я жив и здоров, чего вам желаю. Всего хорошего. Во-вторых, я
вам посылаю свой горячий привет. Привет своей Шуре. Я вас целую
заочно.
Мы приехали на фронт, но пока находимся в каких-то 26 километрах
от фронта. Находимся на Ельнинском направлении. Возможно,
вы будете слушать по радио. Теперь я вам, Маруся, хочу написать
и допросить у вас, как вы себя чувствуете. Маруся, вы мне
пропишите что-либо. <…>
Описывать все, что я видел, это не стоит. От Смоленска находимся
недалеко.
<…> Вот что я вам хотел написать. Целую свою дочку Шуру и
Марусю.
Мой адрес: Действующая армия, Полевая почтовая станция
№ 303, Третий стрелковый полк, Первая армейская? батарея, Крицыну
Степану Ивановичу».

В долгу мы ВЕЧНОМ перед вами
Из письма Голышевой Марины Алексеевны,
внучки красноармейца Можайского Тимофея Трофимовича
(1912 — 25.01.1942, лазарет № 1 «Дулага-184»).
«Низкий поклон всем, кто ведет поиск погибших воинов и их
родственников.
Из архива МО нам переслали запрос 44 от поисковиков МАОПО
„Народная память о защитниках Отечества“, из которого я узнала,
что мой дедушка Можайский Тимофей Трофимович, 1912 г. р.,
трагически погиб 25.01.1942 г. в немецком пересыльном лагере —
„Дулаге №184“ в г. Вязьма. Когда и откуда он был мобилизован.
Моя бабушка, Можайская Анна Назаровна, после войны подавала
в розыск. Ответ был такой, что дедушка пропал без вести.
Знаю, что и потом, спустя годы, дети обращались в архив г. Подольска,
но ничего нового они не узнали.
Сейчас из его четверых детей в г. Домодедово проживает его
младшая дочь (моя мама), 1940 г. р., Овчинникова Галина Тимофеевна.
Два брата и сестра мамы уже в другой жизни.
Когда отец ушел на войну, маме было всего 7 месяцев. Бабушка
очень любила нашего дедушку. Он был добрым, заботливым, трудолюбивым,
красивым, под два метра ростом. Мы удивлялись, как
он мог полюбить малышку 146 см. До войны они жили в г. Кашира
на квартире, а работал он на авиационном заводе в г. Ступино.
Была у него бронь, но он пошел на войну добровольцем. Потом семья
переехала в г. Домодедово к брату жены.
Говорят, что было письмо месяца через три-четыре, и все…
Семья наша так в г. Домодедово и проживает. Дочь — 72 года,
4 внучки, 6 правнучек, один правнук, 2 праправнучки и 3 праправнука.
Мало что знаю о деде, но гордилась всегда им. Высылаю фото.
Надеюсь, что найдется место в книгах, которые вы издаете в память
о погибших…
Как много было тех героев,
Чьи неизвестны имена.
Навеки их взяла с собою
В свой край неведомый война.
Мы помним, помним это горе.
Осталась в памяти война,
И русское родное поле
Приносит ветром имена…
Когда на бой смертельный шли вы,
Отчизны верные сыны,
О жизни мирной и счастливой
Мечталось вам среди войны.
Вы от фашизма мир спасли,
Вы заслонили нас сердцами.
Поклон вам низкий до земли,
В долгу мы ВЕЧНОМ перед вами…»

Я обязательно расскажу своему сыну о подвиге прадеда
Воспоминания Чернецкого Вадима,
правнука Буланова Сергея Федоровича (14.09.1899 — 11.03.1942),
ополченца 13-й сдно Ростокинского р-на г. Москвы.
«О своем прадеде я мало знаю. Сохранились пара фотографий,
пожелтевшие письма с фронта, переданные сослуживцем и гостившей
в расположении жены однополчанина. Последнее письмо датировано
4 октября 1941 г. В начале октября началось окружение
немецкими войсками наших армий и дивизий Западного и Резервного
фронта в районе г. Вязьма. Он писал, что их дивизия стоит на
передовой линии фронта, а его часть — в дер. Орешки около ст.
Семлево в 25 километрах от Вязьмы. Также сохранилось несколько
справок:
– о том, что Буланов С. Ф. является студентом Московского
текстильного института;
– о том, что состоит на службе в Оргтекстиле инженером;
– о том, что тов. Буланов С. Ф. в должности зам. начальника
планово-производственного отдела аппарата 1-го Главмосхлоппрома
призван в народное ополчение в июле 1941 г.;
– справка от 11 ноября 1941 г., выданная его жене Поляковой
Т. П., о том, что муж ее призван в ополчение. На оборотной стороне
справки стоит пометка „В магазин. Выдайте муку. 16/ХII“. Дед в
это время почти два месяца уже был в плену.
– ответ на запрос о местонахождении, полученный в 1944 г.,
что сведений не имеется и ни в каких списках (убитых, умерших от
ран и пропавших без вести) Буланов С. Ф. не значится.
Последняя справка дана дочери Раисе 21 ноября 1964 г. в том,
что, по учетным данным райвоенкомата, ее отец погиб на фронте
в 1941 г.
Также есть заявление деда в отдел массово-производственного
обучения, которое дает основание предполагать, что он занимался
преподавательской деятельностью со студентами заочного отделения
Текстильного института.
Итак, родился мой прадед 14 сентября 1899 г. в местечке Струнино
Ивановской области. По моим предположениям, в Москве он
оказался, приехав в 1923 г. поступать в Московский текстильный
институт, расположенный по адресу: ул. Донская, д. 60-62. Прабабушка
моя, Полякова Татьяна Петровна, жила по адресу: ул. Донская,
д. 62. Так, видимо, они и познакомились. В 1930 г. у них родилась
дочь Раиса, моя бабушка. Она мало рассказывала о своем детстве,
которое пришлось на 1930-е гг., полные трагических событий
для советского народа в виде массового голода и репрессий, и военные
1940-е, страшные годы ВОВ. Единственное, что она мне рассказала,
что в письмах отец писал, что оружия практически нет, на
пятерых солдат одна польская винтовка, и та стреляет не туда, куда
нужно. Из разных источников я примерно представляю, насколько
плачевным было обеспечение армии оружием и провиантом в
тот период.
26 июля 1941 г. Буланов Сергей оказался в рядах 13-й дивизии
народного ополчения, которая сформировалась в первых числах
июля в Ростокинском районе столицы. В документах указывается,
что он был в рядах 142-й стрелковой дивизии. Но в ходе изучения
фактов я понял, что это ошибка. 142-я сд была сформирована
в 1939 г. и до января 1943 г. относилась к 23-й армии Ленинградского
фронта, а с сентября 1944 г. была в составе 2-го Белорусского
фронта под командованием К. Рокоссовского. 140-я же стрелковая
дивизия 2-го формирования была создана на базе управления 13-й
сд Московской армии народного ополчения 4 июля 1941 г. 26 сентября
того же 1941 г. переименована из 13-й в 140-ю сд и включена
в состав регулярных войск, по 9 октября участвовала в Вяземской
оборонительной операции в составе 32-й армии Резервного фронта.
С 9-го по 12 октября дивизия входила в оперативную конно-механизированную
группу Болдина. 140-я стрелковая дивизия попала
в окружение северо-западнее Вязьмы, вела бои в неполном составе,
бойцы группами выходили из окружения. Приказом НКО № 00131
от 22.12.41 дивизия исключена из списков Красной армии и расформирована
как погибшая на фронте. Ошибся ли сотрудник „шталага“,
заполнявший документы, или мой прадед осознанно назвал неверный
номер дивизии при взятии в плен, теперь уже не узнать…
Несмотря на то, что Вяземскую оборонительную операцию,
направленную на сдерживание врага, оправданно называют катастрофой
из-за огромного количества погибших, раненых, взятых
плен и пропавших без вести советских солдат, материальных потерь
и тактических ошибок, очевидно, что эти жертвы не были напрасными.
Больше месяца защитники сдерживали превосходящие
по численности и обеспечению немецкие формирования, командование
которых рассчитывало в короткое время овладеть столицей
СССР.
Я неоднократно предпринимал попытки что-либо узнать о
судьбе своего прадеда, но часто получал ответ, что о народном
ополчении практически нет никакой информации.
Для начала, перерыв весь семейный архив, я нашел чудом сохранившиеся
записки и справки, информацию о которых передал
своему знакомому историку Сергею Садовникову. Параллельно в
интернете на разных форумах и сайтах искал данные о судьбе 13-й
Ростокинской ДНО. Почти одновременно я получил и от Сергея,
и на форуме ответ, что некоторая информация, да еще и подкрепленная
документально, имеется. Я узнал, что дед был пленен 22 октября
1941 г. в районе дер. Богдановка близ Вязьмы. Как мы знаем,
эти территории с 7 октября 1941 г. были так называемым Вяземским
котлом, образовавшимся в результате наступления на Москву
группы немецких армий „Центр“.
Спустя короткое время мне позвонила Евгения Андреевна
Иванова и предоставила достаточно подробную информацию. Из
копий документов, сделав некоторые логические выводы, я узнал,
что дед мой попал изначально в пересыльный лагерь „Дулаг-184“
в г. Вязьма, а затем с обморожением нижних конечностей в феврале
1942 г. был переведен в постоянный лагерь для военнопленных
„Шталаг-342“ в г. Молодечно в Белоруссии, где, согласно документам,
11 марта 1942 г. скончался и был похоронен в „единой могиле
№ 3“.
Мне выслали фото документов, дали направление в поисках
информации, подарили книги о Ростокинской дивизии, о Вяземской
операции, а также „Книгу памяти г. Москвы. Том 20“, в которой
упомянут и мой дедушка.
В июне 2016 г. я посетил белорусский городок Молодечно. Там
в годы войны располагался один из первых и крупнейших лагерей
постоянного содержания военнопленных на территории Советского
Союза, „Шталаг-342“, где погибло более 33 150 человек. На месте
лагеря сейчас по одну сторону мемориала расположена воинская
часть, по другую — помещения станкостроительного завода.
Мрачное место, мрачные мысли… Но такие места должны
быть. В назидание потомкам. Как вечное напоминание о „человеческой
бесчеловечности“.
Очень хочется верить, что таким понятиям, как концентрационные
лагеря, больше не может быть места в современном мире.
Я обязательно расскажу своему сыну о Великой Отечественной
войне 1941–1945 гг., о трагической судьбе его прапрадеда. Чтобы
знал и помнил…»

Отец ушел на фронт через несколько дней, одним из первых
Из воспоминаний Рогановой Юлии, правнучки красноармейца
Роганова Василия Ивановича (1905 — 16.03.1942,
лазарет № 3 «Дулага-184»).
«„Добрый день Люба, мама и Левчик. Во-первых, спешу уведомить
что жив и здоров, чувствую себя прекрасно. Люба, особо обо
мне не волнуйтесь, храните себя и семью. Особенно себя не обременяй.
Старайтесь усилить питание. Жив вернусь — все будет. Левчика
запиши в школу и следи за его учением. Левчик, сынок, меньше
бегай — больше занимайся, слушайся маму и бабушку.
Люба, плохо я сделал, что не взял брюки и гимнастерку. Хорошо,
что взял подушку-думку. С ней мне лучше.
Сильно не скучайте, может, скоро вернусь. Роганов В. И.“
21 июня 1941 г. маленькому Левчику исполнилось десять лет.
Они с отцом шли по улице, когда по громкоговорителю сообщили,
что началась война. Отец ушел на фронт через несколько дней
одним из первых. Из-за хромоты он не был пригоден к строевой
службе, но его взяли санитаром в Полевой передвижной госпи-
таль. Сначала письма приходили часто. В них Василий Иванович
спрашивал о здоровье жены Любы, интересовался успехами сына
Левчика и просил его писать чаще, волновался о подготовке к зиме
и совсем немного рассказывал о своей жизни.
„21/VII 41 Москва Барнаул
Привет, Родина.
Добрый день, дорогая семья: Люба, мамаша и сыночек Лева.
Люба, я еще в пути. Пока стоим в Москве. Ночью на Москву налетели
немецкие самолеты. Семнадцать вражеских самолетов… Но
все ничего. Налет продолжался 5 часов. Пока стоим под Москвой,
где будем, не знаю“.
„30/VIII 41
Построили две избушки, но спать в них не пришлось. В одной
только покурили. Сейчас их уже не найдешь.
Люба, я пишу вам 5-е письмо. Ну так хочется узнать о вас. Если
б мне предложили три дня хлеб не есть, только бы письмо прочесть,
я бы был рад. Но до свидания. Надо торопиться укрыться, а
то над нашей головой вражеские самолеты кружат. Люба, читай газету,
ты будешь знать о нашей жизни, обращай внимание на Смоленское
направление“.
„7/IX 41 г. 2 часа ночи. Лес. Кусты.
Пиши чаще, а я отвечу по возможности. Работаю старшим санитаром
в операционной. Работы много, так что спим очень мало.
Салтаев со мной спит вместе. Сами сделали избушку такую, какую
Левчик делал в Ташкенте.
Люба, в случае недостатка все продай, но баян оставляй“.
„Без даты
Любочка, поздравляю вас с днем вашего рождения. В честь ваших
именин высылаю вам подарок. Это денежный подарок в сумме
200 руб. На эти деньги купите козу и корову. Козу доите, а корову
едите. А если не хватит, то добавите“.
„15/IX 41
Люба, вы пишете, что я редко пишу письма. Должен сказать,
что я использую каждую минуту, к некоторым письмам я приступаю
раз 4–5. Люба, я бываю свободен с 2 часов ночи до 6 утра, а
частенько и напролет. Люба, я нахожусь в Смоленском направлении
недалеко от Вязьмы в лесу. Насчет не дожидайтесь — это я написал
в момент переездки, и мы были в восемнадцати километрах
от фронта. А потом опять переехали. Сейчас наши части с каждым
днем вытесняют врага и тем самым движутся вперед, занимая все
новые и новые рубежи. Наверное, и мы переедем“.
„Без даты. Привет всем-всем-всем. Целую вас. Ждите на Октябрьские.
До свидания“».
Но на Октябрьские Василий Иванович не вернулся. Он никогда
не вернулся. Последнее письмо было отправлено 29 сентября
1941 г. А потом тишина. Райвоенкомат сначала сообщал, что красноармеец
Роганов В. И. пропал без вести, потом — о том, что он
погиб в плену в марте 1942 г. Но где, какой земле поклониться родным,
осталось тайной на долгие семьдесят три года.
Маленький Левчик вырос настоящим мужчиной, достойным
сыном своего отца. Он стал военным летчиком и охранял границы
своей страны, создал прекрасную семью, вырастил сына, прожил
долгую жизнь. Только одна мечта так и не исполнилось: всю жизнь
Лев Васильевич хотел найти место, где похоронен отец.
Лев Васильевич не дожил всего два года до того дня, когда
наша семья узнала о судьбе Василия Ивановича. Он умер в лазарете
№ 3 „Дулага-184“ 16 марта 1942 г.
Но память бессмертна — и теперь хранить её будет младший
потомок Василия Ивановича, праправнук, тёзка его сына, маленький
Лёвчик».

Всю жизнь ищу прадеда, Алексея Андреева
Из письма Исаевой (Леоновой) Ольги, жительницы г. Вязьмы.
«Родился мой прадед в 1894 г., уроженец ли он Вязьмы или
приезжий, не знаю. Известно, что он был военным. Из рассказов
прабабушки, знаю, что он лично был знаком с Климентом Ворошиловым.
В первый год войны (1941 г.) мою прабабушку (Андрееву Федору
Трофимовну, 1904 г. р.) вместе с шестью детьми эвакуировали
в Башкирию, прадед остался воевать в Вязьме. После освобождения
города от немецко-фашистских захватчиков прабабушка с
детьми вернулась в Вязьму и якобы из рассказов очевидцев узнала
вот такую историю.
Зима, 1941 г., в Вязьме располагался лагерь для военнопленных
(на ул. Панино), идут два немца и везут на санках наполовину
живого, полураздетого солдата с вырезанными на спине звездами…
Кто-то в толпе крикнул: „Господи, да это же Алеша Андреев!
Алеша, Алексей!“. А дальше ничего, никакой ниточки, никакой
зацепочки, никто не знает, где их расстреляли и похоронили.
Вот и все.
Была у нас в Вязьме одна блаженная — Настенька, прабабушка
к ней пошла, спросить. Только подошла, она ей и говорит: „Уходи,
ничего не скажу тебе, ты мне не поверишь, уходи, ничего тебе
не скажу“. Ну что ж, пришлось уйти. Стала на зеркале гадать… Вышел
он к ней весь в крови и бинтах…
Фотография, к сожалению, сохранилось одна и нечеткая…»


Вернуться к началу
СообщениеДобавлено: Пт фев 22, 2019 22:12 22 
Не в сети
Поисковик

Зарегистрирован: Сб мар 24, 2012 16:04 16
Сообщения: 1413
Писал письма домой почти каждый день
Из воспоминаний Коньковой Елены Олеговны,
внучки московского ополченца Дмитрия Васильевича Конькова
(1901 — 09.01.1942, лазарет № 1 «Дулага-184»).
«Я являюсь внучкой красноармейца-ополченца Москвы —
Конькова Дмитрия Васильевича, погибшего в „Дулаге-184“, 4(9) января
1942 г. Сейчас проживаю в г. Серпухове Московской области.
Дед проживал по адресу: Москва, Б. Серпуховская улица, д. 46,
корпус 17, кв. 445, м. „Добрынинская“.
Трудно описать словами наши чувства в тот день, когда мой
сын Коньков Владислав Владимирович на сайте ОБД „Мемориал“ в
списках погибших советских воинов лазарета № 1 немецкого пересыльного
лагеря „Дулаг № 184“ нашел фамилию моего деда и своего
прадеда Конькова Дмитрия Васильевича. Произошло это 24 декабря
2014 г. С первых дней войны, а именно 26 июня 1941 г., с Октябрьского
вокзала Дмитрий Васильевич ушел защищать Москву,
свою семью, свою Родину, и лишь спустя 73 года мы наконец узнали,
где он погиб, а до этого для всех нас он считался „без вести пропавшим“.
Мой отец, Коньков Олег Дмитриевич, всю жизнь до самой
смерти искал любые факты о судьбе отца, но, к сожалению, так ничего
и не узнал о нем. В нашей семье бережно хранятся фронтовые
письма деда. Мой отец любил их перечитывать, ведь в них больше
всего Дмитрий Васильевич упоминает его, своего сыночка, „любимого
мальчика“. Отцу было тогда всего два годика. Дмитрий Васильевич
писал письма почти каждый день. Я хочу всех познакомить
с выдержками из этих писем.
Первое письмо от 27.06.1941, в котором пишет: „Мы из Москвы
отправились 26.06 1941 ровно в 7 утра, сейчас отъехали 500 км,
но едем, не знаем, куда попадем“. Далее он пишет о том, что они находятся
в городе Калинин (Тверь), что им до 4 июля 1941 г. не выдавали
форму. До этого они ходили во всем своем и спали где придется.
4.07.1941 выдали форму, но ночуют они все время в лесу. Он
в это время очень просит свою супругу Анну Степановну не забывать
о нем, почаще вспоминать его и всех защитников родной
Москвы, помнить о них. Письма приходилось писать в лесу, после
боя?. Говорит, что если бы не взял с собой денег, то „пропал бы
совсем“. Но это было уже ближе к Вязьме. Он с товарищами покупал
молоко и яйца, пишет, что в Смоленской Губернии народ очень
жадный на деньги, „так и норовят ободрать нашего брата“. Во всех
письмах передает свой привет и тысячу воздушных поцелуев сво-
им детям: сыну Олегу и дочке Валентине, а также „отцу, матери и
сестрам Марии, Таське и брату Кольке и зятьям Николаю и Илье и
всем племянникам и всем знакомым“. Пишет, что очень обижен на
то, что ко всем приехали жены в Калинин, а к нему никто. Так ему
было тяжело. Просит свою супругу не писать в письмах „Красная
армия“ (видимо, нельзя было). Далее в письмах он пишет, что его
3.08.1941 ранили в левую ногу, ранили ночью, почувствовал только
утром, что ногу поднять не может. Пишет родственникам, успокаивает
их, что рана не очень опасная, хотя изначально он ходил
на костылях, а затем с палочкой. В это время он находится в полевом
госпитале, все время спрашивает: „почему вы мне не пишете?“.
Адрес был такой: Действующая армия, полевая почтовая станция
№ 41, штаб армии Г. Э. П. № 33. Он все время вспоминает о Москве,
сожалеет, что нельзя ничего узнать о том, что там творится. Спрашивает
про бомбежку Москвы, пишет, что им ничего не говорят об
этом, „пешком каждый день делаем 95 км, так что прошли 4 дня.
Сейчас нахожусь на огневой точке боя“. Пишет о том, что им выдали
урны (в письме так написано) на свой прах, он заполнил все данные
на свою супругу Анну Степановну, а вещи свои на сына Олега.
И когда его убьют, то эту урну пришлют семье. „Нюра, прошу вас,
не бросай сына Олега и Валю. Пускай растут, как-нибудь проживете.
Они будут за меня получать. Как-нибудь проживут, может, и
я вернусь, тогда жизнь пойдет по-другому“. Пишет, что находится
на Западном фронте Смоленской области. Просит передать привет
всем печатникам Московской печатной фабрики „Гознак“: Жильцову,
Козлову, Яковлеву, Сказихину, Корноухову, Астахову, Александрову,
Котову, р. (рабочему) Тарасову, Астахову, Александрову
и начальнику цеха Медведеву. А также накладчицам: Насте Хлоповой
и Т. Степановой. Может, родственники погибших из Москвы
узнают своих родных среди этих фамилий.
Моя бабушка, Бакунина Анна Степановна, супруга Дмитрия
Васильевича, тоже всю жизнь проработала на фабрике „Гознак“ помощницей
печатника. В письме от 20.08.1941 он пишет, что „здоровье
стало хорошее, стал ходить, наверно, скоро опять на свою
позицию фронта“. Его адрес: полевая почта № 871, станция эвакуатор
№ 33. Очень переживает Дмитрий Васильевич, что нет ни
одного ответного письма из Москвы. „Меня очень интересуют,
Нюра, ваши земляки. Рязанских очень много я встречаю“. В письме
от 02.09.1941 сообщает, что из госпиталя выехал 01.09.1941 в штаб
батальона выздоравливающих (неразборчиво), „стою пока город
Вязьма, но, наверно, немного постою, и отправят на фронт. Адрес
после отъезда стал: Действующая армия, полевая почтовая стан-
ция № 871, почтовый ящик № 28 № 09“. В письме от 15.09.1941 его
адрес: Смоленская область, г. Вязьма, Кировская улица, городок
№ 2, д. № 5. И вот, наконец, 19.09.1941 Дмитрий Васильевич получает
письма от жены и детей от 25.08.1941, они где-то задержались,
„ввиду того, что война“. В письме от 26.09.1941 получает перевод на
посылку из дома и телеграмму от семьи, „как раз ко дню моего рождения“.
Очень это поднимает ему боевой дух и настроение, и все
же ему было обидно, что он на фронте три месяца, а получил только
первые несколько писем. „Но и на этом огромное спасибо. Как
только получил посылку, сразу почуял Москву“. В это время он находился
в госпитальном батальоне, ждал комиссию, чтобы отправили
в свою часть, „в г. Вязьма, наверно, еще пробуду дней 26. Так
что думаю попасть сержантом, тогда останусь учиться здесь, а если
врач не пропустит, тогда придется попасть в свою часть. Мой адрес:
военная полевая станция № 873/550 Э. Г. Г.“. Приписка на обороте
письма: „Малая Полянка, д. 7., кв. 9., Тарасовой Р.“. Последнее
письмо получено от 23 октября 1941 года из Лосьмино. Пишет,
что находится за Москвой. Когда он стоял на станции по Белорусской
железной дороге, около кладбища, хотел побывать, „но не
пришлось ввиду того, что попал в наряд, это было 19.10.1941. Когда
мы шли по Ярославской, спешили очень, нигде не мог найти ни
одной папироски. Неужели все увез Гитлер? Сейчас нахожусь на
фронте, по проверочной комиссии нас из техникума увезли ночью
21.10.1941. Так что проезжал два раза Москву и не мог повидать,
но, наверно, моя судьба такова. Нюра, прошу вас, передай привет
всем моим родным и знакомыми и скажи, что я опять на фронте
нахожусь и всем шлю свой привет и целую много раз, жму всем
руки, остаюсь ваш друг Д. В. Коньков“.
Обращаясь к „дорогой супруге“, просит сказать зятю Илье Семеновичу,
что от его деревни остались (неразборчиво) камни, что
он „в ней был, когда шел из Вязьмы“.
Больше писем от Дмитрия Васильевича никто не получал.
Дальше, судя по всему, были ожесточенные бои в окружении,
плен и страшная смерть от голода и мучений в немецком „Дулаге184“.
Я пишу все это в надежде, что, может, можно еще найти других
родственников Конькова Дмитрия Васильевича.
Большое спасибо поисковикам и всем, кто занимается поиском
погибших советских солдат, без вести пропавших, умерших в
немецком плену от ран и мучений. Мы, родственники наших зверски
замученных отцов и дедов, хотим сказать, что смерть в плену
— это подвиг, они умирали, но не сдавались! И мы все хотим,
чтобы место их гибели было достойно увековечено!»

Погиб недалеко от родной деревни…
Из воспоминаний Ефимовой (Борисенковой) Прасковьи
Васильевны, старшей дочери Борисенкова Василия Филипповича
(1910 — 20.03.1942, лазарет № 2), красноармейца 613-го стрелкового
полка 91-й стрелковой дивизии. Воспоминания прислала внучка
Овчинникова Елена, Челябинская область.
«Родился Борисенков Василий Филиппович в январе 1910 г. на
Смоленщине в деревне Дмитровка Екимовичского района в семье
крестьян. В его семье были четыре брата и сестра. До 1940 г. там и
жил, женился, родили троих детей: Прасковью, Зинаиду, Анатолия.
В августе 1940 г. целый состав спецпереселенцев прибыл на Урал.
Семья Борисенковых попала в деревню Гагарье Увельского района
Челябинской области. Самому Василию Филипповичу пришлось
пожить здесь всего год. В августе 1941 г. его призвали на фронт.
Помню этот день очень хорошо. Мне тогда 12 лет было. На
фронт уходило трое мужиков из нашей деревни. До военкомата из
деревни 15 км. И вот мы, все три семьи, и шли пешком всю дорогу
вдоль железной дороги по путям. Было лето, август, жарко, мама
была беременна четвертым ребенком. Он (Николай) родился в октябре
1941 г., так и не увиделись они с отцом. Весь путь почти молча
прошли — знали, куда отца провожаем. Потом только одно письмо
— фронтовой треугольник — от него получили. И хотя письмо
не сохранилось, помню его очень хорошо. Листок был проткнут в
нескольких местах карандашом, всего пять строк: „Пишу вам письмо
на пеньке перед боем. Со мной все хорошо. Не переживайте. Я в
огне не сгорю и в воде не потону…“.
Помню еще строки из песни, которую отец, гармонист, часто
пел: „Вот умру я, умру, похоронят меня, и никто не узнает, где могилка
моя…“. Вот только через 70 лет мы узнали, где погиб и похоронен
наш отец. Оказалось, совсем рядом от своей малой родиной».

Дед — наша гордость!
Из воспоминаний Фоминова Евгения Тимофеевича (Витебская
область, Беларусь), внука брата красноармейца Фоминова
Порфирия Петровича (1921–1942, лазарет № 2).
Первое письмо.
«Я внук родного брата Порфирия Фоминова, Фоминова Тимофея
Петровича. Спасибо огромное за то, что нашли брата моего дедушки!!!
Столько лет он был пропавшим без вести. Жаль, дед не дожил
до этого дня, ведь у него пропало без вести на этой проклятой
войне три родных брата. Из пятерых остались в живых мой дедушка
и его сестра бабушка Домна. Дед говорил, что его видели, когда
пленных солдат вели фашисты, куда их вели, никто не знал. Еще
раз спасибо, планируем в этом году поехать в Вязьму на место захоронения.
Жаль, не нашли раньше, у нас и фотография его есть,
могла тоже на памятнике быть, жаль. Он погиб в лазарете № 2."
Второе письмо.
"Фоминов Порфирий Петрович, 1921 г. р., в 1939 г. был призван
в ряды вооруженных сил, последнее письмо получили, в котором
он написал: отступаем, будем проходить около дома, зайду.
Деревня Осиновка, откуда он родом, находится около Витебска
на трассе в Оршанском направлении, т. е., в направлении Москвы.
Видимо, он попал в плен в районе Витебска, раз домой не зашел,
или не было возможности зайти. Этот район настолько полит
кровью солдат, что на каждом километре братские могилы, а
сколько лежит безымянных — неизвестно.
У моего дедушки было три брата и сестра, только мой дедушка
и сестра остались живы.
Один брат, Фоминов Яков Петрович, был пленен в Витебске,
находился в немецком лагере „Пятый полк“, где, видимо, и был
расстрелян (считается пропавшим без вести), Фоминов Порфирий
Петрович погиб в Вязьме (тоже считался пропавшим без вести),
Фоминов Николай Петрович в 17 лет пошел на фронт во время освобождения
Беларуси, был разведчиком, так как в оккупации выучил
немецкий и свободно на нем разговаривал. Последнее письмо
прислал из Прибалтики, написал, что бьем фашистов и что представлен
к ордену Славы (пропал без вести).
Съездили мы тогда в Вязьму, не знаю, как сказать, хорошо или
плохо, мы ведь ездили почтить память дедушки, которого так долго
искали. Сына моего зовут Тимофей, ему поездка понравилась.
Единственное, не понимаю отношение властей Вязьмы к благоустройству
захоронения около госпиталя, не очень большие деньги
нужны, чтобы спланировать эту территорию, оградить и хотя бы
посеять траву, и установить культурную мемориальную табличку,
если нет денег. Или давайте проведем акцию, соберем родственников,
приедем с лопатами и сами наведем порядок, ну нельзя же, чтобы
на костях наших воинов был такой бардак, не для того они жизни
свои положили, чтобы их потомки так относились к их праху.
По поводу массовых захоронений защитников страны я думаю
— их не только нельзя забывать, о них надо всегда помнить и
поддерживать в надлежащем состоянии.
У страны, не знающей своего прошлого, нет будущего. Надо
нашим детям, внукам показывать это все, чтобы они знали, что такое
война и как это страшно.
У меня сын, когда начинает ныть, я ему говорю: вот ты в тепле,
сытый, обутый, и ноешь, а прадеды твои в концлагерях военных на
снегу спали, и бураки гнилые ели, и не ныли. Знаете, действует на
него: что он, хуже своих предков, потерпеть не может?
У жены дедушка тоже ведь в концлагере погиб в 1942 г., „Шталаг-17А“,
Кайзерштайнбрук, его сынок родился в конце 1941 г., а его
отец погиб в феврале 1942 г., и он даже не знал, что у него сын родится.
Он попал в плен в Гомеле в июле 1941 г., сразу был в „Шталаге-318“,
Ламсдорф, потом перевели в „Шталаг-17А“.
Кстати, австрийцы поддерживают в порядке это захоронение,
никто ничего не пытается уничтожить. Они могут поддерживать
порядок на могилах наших солдат, а мы не можем…
По поводу Фоминова Якова Петровича его сын рассказывал,
что до войны он работал на аэродроме в Витебске, где его и взяли
в плен. Самое интересное то, что под конвоем он приходил домой,
его водил вроде бы литовец, его уговаривали, прибей ты этого
конвоира и беги, на что он ответил — если я не вернусь в лагерь,
немцы уничтожат всю деревню, попрощался и ушел в лагерь
на смерть.
Поражаюсь, насколько сильные люди!
Про младшего сына Николая Фоминова дед рассказывал: тот
ничего не боялся, отчаянный был парень. Пришли немцы, собрали
молодежь, отправили в полицию работать, и он попал, собрали
обоз зерна, немца зарезал и с обозом в партизаны ушел.
Побыл в партизанах, пришел домой и говорит: что это за партизаны,
днем спят, а ночью своих грабят. И оттуда ушел.
Это ему было лет 16–17, а когда Белоруссию освобождали, соврал,
что ему 18 лет, ушел с нашими войсками добровольцем.
Мало в моей семье и по папиной линии, и по маминой кровь
проливали на этой войне (мама моя родом из Рязанской области,
Скопинского района, ее отец, мой дед Терехин Михаил Григорьевич
— инвалид войны, был ранен в бою, оторвало щеку ему и ранен
был в бедро, нога одна была короче на 7 см).
И женился я на внучке ветеранов войны — один инвалид, на
мине подорвался, ослеп, другой дед ее в концлагере погиб.
Ее дядя, тещин брат двоюродный был командиром 1-го партизанского
отряда первой партизанский бригады Белоруссии, Григорий
Иванович Сысоев, он и люди его отряда договорились о переходе
волго-татарского батальона, который привезли было для
уничтожения партизан, к ним в партизанский отряд!
Он же потом через Суражские ворота переправил и раненого
деда жены в госпиталь.
Нам есть кем гордиться!»

Глубоко волнует судьба воинских захоронений «Дулага-184»
Из письма Галкина Александра, внука Галкина Пантелея
Дмитриевича (1918 — 03.09.42, лазарет № 1 «Дулага-184»),
красноармейца 681-го сп 133-й сд.
«Я — Галкин Александр Александрович, живу в г. Барнаул Алтайского
края. В апреле 2010 г. случайно обнаружил данные моего
деда — Галкина Пантелея Дмитриевича, 1918 г. р., в списках воинов,
умерших в лазарете Вяземского пересыльного лагеря для советских
военнопленных (дата смерти 03.09.42). Галкин П. Д. призван
Артемовским (Артемьевским) РВК Красноярского края в июле
1941 г., до апреля 1942 г. воевал в составе 275-го олб 54-й армии на
Ленинградском фронте. Затем воевал на Западном фронте в 681-м
сп 133-й сд (в районе г. Зубцова Тверской обл.).
Официально он числился погибшим 25.08.42 и похороненным
у д. Табаково Зубцовского р-на, семья получила похоронку. Родственники
моего деда ездили в г. Зубцов после войны, куда перезахоронили
погибших в Зубцовском районе воинов, но официально в
списках захоронений его не было, поэтому посчитали, что Галкин
П. Д. захоронен в числе неизвестных бойцов.
В семье говорили, что сестра моего деда после войны переписывалась
с женщиной-медсестрой из 133-й сд, которая якобы видела
его, раненого, в медсанбате. К сожалению, ни письма, ни данных
этой женщины у меня нет. Да и официальные ответы на запросы
семьи после войны дополнительных сведений не дали.
Мой отец, Галкин Александр Пантелеевич, 1939 г. р., по возможности,
если позволит здоровье, планирует посетить место гибели
своего отца.
Если можно, напишите про перспективу дальнейшего благоустройства
захоронения на месте вяземского „дулага“, хочется быть в
курсе событий. …Буду благодарен за любой ответ.
…Вот думаю, написать про проблемы Вязьмы на сайт президенту
или не стоит, все равно передадут в Минобороны? Тем более
уже было такое обращение. В общем, эта тема меня глубоко волнует,
поэтому прошу по возможности держать меня в курсе событий.
Спасибо за вашу работу».

По зову сердца!
Воспоминания Моториной Елены Николаевны, внучки Ивана
Ивановича Егорова, погибшего в немецком пересыльном лагере
«Дулаг-184» (1906–1942).
«Наш дедушка Егоров Иван Иванович, 1906 г. р. — уроженец
д. Селиваново Семлевского уезда (в настоящее время это Кайда-
ковское поселение Вяземского района Смоленской области). Был
он высоким, крепким, красивым человеком. Все горело в его руках.
В 1927 г. женился на Базановой Софье Васильевне. В семье росли
дети — Василий, тринадцати лет, Николай, одиннадцати лет, и
Татьяна, пяти лет.
До начала Великой Отечественной войны Иван Иванович работал
в Вязьме в локомотивном депо столяром, а затем бригадиром.
В годы войны он воевал с конниками П. А. Белова, попал в окружение.
По воспоминаниям моего отца Николая Ивановича, Ивану
Ивановичу Егорову удалось скрыться от врага в своей родной деревне
Селиваново. Но случилось страшное. Житель деревни Маслов
перешел на сторону врага, служил старостой и сдал отца фашистам.
Зимой 1942 г. Иван попал в „Дулаг-184“. Семья очень тяжело
переживала то, что отец находится в плену. И вот бабушка
узнала от людей, что ее Ивана расстреляли. Рискуя жизнью, она решила
во чтобы то ни стало предать тело мужа земле. Вместе с братом
Арсением, рискуя собой, ночью они нашли тело отца в расстрельной
яме, перевезли на санях и тайно захоронили его на Екатерининском
кладбище близ церкви. Точное место могилы Ивана
Ивановича сегодня никто из нас не знает, так как все тогда происходило
ночью и очень быстро. Но бабушка Софья Васильевна указала
нам предположительное место захоронения.
В Книге памяти Смоленской области Иван Иванович числится
пропавшим без вести в феврале 1944 г.
Закончилась война. Софья Васильевна осталась одна с тремя
детьми на руках. Дом сгорел. Жили в землянке. Но жизнь продолжалась.
Софья Васильевна работала путевой обходчицей, дети росли,
помогая матери. В деревне Мельзино построили дом. Василий
и Николай служили в армии. Дочь Татьяна получила высшее образование
в Ленинграде, диплом врача-ветеринара, вышла замуж и
переехала в г. Брянск. Сыновья вернулись после армии в родную
деревню.
Старший сын Василий работал шофером. Женился, вырастил
дочь Наталью. Проживает в д. Мельзино Вяземского района.
Орешникова Наталья Васильевна, 1956 г. р., проживает в г. Вязьме,
сейчас на пенсии. Ее дети Олег и Мария получили высшее образование
и работают по специальности.
Дочь Татьяна вырастила троих детей. Ее семья проживает в г.
Брянске. В 2016 г. Татьяна Ивановна умерла. Ее дети продолжают
жить и трудиться: дочь Светлана, сыновья Игорь и Дмитрий сохраняют
светлую память о матери.
Мне, как автору этой статьи, ближе всех судьба моего отца
Николая Ивановича Егорова. Мой отец, отслужив в армии, вернулся
домой к матери в деревню. Получил образование в школе
машинистов в г. Могилеве, женился на моей маме Зинаиде. Стали
жить большой семьей: бабушка Соня, мои родители и мы, их
дети, Любовь, Татьяна и Елена. Мы выросли, переехали жить в г.
Вязьму. Гришенкова Любовь Николаевна, 1953 г. р., ее дети Александр
и Марина получили высшее образование. Марина — педагог
по образованию, работает в школе заместителем директора.
Горчакова Татьяна Николаевна, 1957 г. р., работает инженером, ее
дети Ольга и Светлана получили высшее образование и работают
по специальности. Я, Елена Николаевна Моторина, работаю заведующей
детским садом, являюсь депутатом Вяземского районного
Совета. Моя дочь Наталья уже пять лет служит в следственном
комитете в Смоленске, она — следователь по уголовным делам,
старший лейтенант.
…Наша бабушка Егорова Софья Васильевна умерла в 1996 г.
Эта настоящая русская женщина, которая сохранила верность
мужу, воспитала детей и нас, внуков. В 2008 г. умер и мой отец…
Низкий поклон моему отцу и любимой бабушке за то, что вложили
в нас те замечательные качества, что присущи русскому человеку.
Потомки Егорова Ивана Ивановича крепко стоят на ногах, потому
что знают — их отцы смотрят на нас и верят, что мы будем
верны своей Родине.
Счастье не только в радости. Счастье во всем: и в горе, и в скрежете
зубовном, и в отрешенности, и в покаяниях, в ошибках… Счастье
— в познании, в понимании… Только узнавая жизнь во всех
ее проявлениях — в скорби и радости… во всем, можно быть счастливым…

Раздумья, оплаченные кровью. Не малой, а большой; не чужой,
а своей. Чтобы победить войну, надо знать о ней правду! Правду,
какой ценой досталась Победа.
Низкий поклон всем, кто занимается увековечением памяти
защитников Отечества.
Мы, родственники Егорова Ивана Ивановича, просим установить
его фото на мемориале „Дулаг-184“ в г. Вязьма».

Заполнены пустующие страницы биографии нашей семьи
Из воспоминаний внучки красноармейца Якова Никифоровича
Рябкова (1908–1942) Роговских Натальи Владимировны
(Новосибирская область).
«Рябков Яков Никифорович, род. 15.04.1908.
Жена: Рябкова Елизавета Степановна, род. 11.04.1909
Дети: Александра (01.10.1929), Анна (1931 г., умерла в 17 лет от
пневмонии)
Петр (14.11.37), Лидия (1.12.39).
На фотографии деду Якову 23 года, бабе Лизе 22 года, ребенок,
моя мама, первенец. Моя бабушка Лиза прожила до 70 лет. Одна
вырастила троих детей. Замуж больше не вышла, хотя к ней сватались
— у нее был Яша. Ждала несколько десятков лет: „Мало ли,
вдруг найдется. Вот в деревне к кому-то через 17 лет вернулся“.
У Якова Никифоровича Рябкова
– 6 внуков (4 внучки и 2 внука);
– 9 правнуков;
– 4 праправнука.
Воспоминаний немного. Дети остались без отца маленькими:
1,8 месяца, 4 года и 12 лет.
Старшей была мама (Александра). С ее слов отец (Яков) много
работал, играл на гармошке, пел, плясал, был очень сильным. Силу
унаследовал от отца.
Прадед (отец Якова) Никифор славился силой. О нем воспоминаний
сохранилось больше, потому что с ним дети взрослели.
Много раз Петр вспоминал историю с отцовским ремнем. Уходя
на фронт, Яков оставил 4-летнему сыну свой кожаный ремень.
Позже, купаясь в реке, Петр случайно его потерял в воде. Долго искал,
но так и не нашел. Прячась от всех, плакал. По-детски связал
эту потерю с тем, что отец не вернулся.
Дорогие поисковики! Мы, большая семья Рябкова Якова Никифоровича,
глубоко признательны вам за кропотливый, тяжкий
труд. Благодаря вашим усилиям заполнены пустующие страницы
нашей семейной жизни.
Примите нашу искреннюю благодарность за предоставленную
возможность побывать на месте захоронения нашего родственника,
за теплоту, с которой вы приняли внучку Якова Никифоровича.
Любовь Владимировна привезла волнующие впечатления
не только о местах захоронения, услышанной информации о лагерной
жизни, но и от общения с вами.
Ваши дела благородны, результаты осязаемы. Низкий вам поклон,
здоровья, успехов! Ваши деяния, непременно, будут отмечены
Богом!
Мы счастливы знакомству с вами!
Семьи: Рябковых, Плотниковых, Маняновых, Михайловых,
Коваль, Гавриленко, Роговских, Медведевых (Новосибирская обл.,
Куйбышевский р-н, с. Епанешниково)».

Ищу своего прадеда Андрея Степанова
из дер. Алексеевка Вяземского района
Из письма жительницы г. Вязьма Елизаветы.
«Я недавно начала искать своего прадедушку Степанова Андрея,
погибшего в вяземском „Дулаге-184“. Нашла в списках под
№ 2336 данные — Степанов Андрей Григорьевич, 1903 г. р., русский,
Смоленская обл., Вяземский р-н, дер. Алексеевка 10.03.42. Скорее
всего, это он, как это подтвердить, я не знаю. Я, к сожалению, слишком
поздно взялась за поиски, точных данных о нем у меня нет —
ни отчества, ни даты рождения. Знаю только, что он был председателем
Гармоновского сельского совета Вяземского района. Где был
этот сельский совет, не знаю. Ищу, не могу найти никаких сведений.
И дер. Алексеевка — также не знаю, где находилась. В общем,
точно я знаю только то, что он был расстрелян именно в „Дулаге184“
и погребен где-то во рвах, что были на ул. Кронштадтская, его
искали, но не нашли, потому что было просто невозможно.
К сожалению, моя бабушка — его дочь, которая хоть что-то
могла рассказать о нем, умерла, я знаю, что у нее хранились документы,
и похоронка, и метрики, но не могу их найти. Слишком
поздно, наверное, я спохватилась, но мы становимся мудрее с годами,
чем старше становишься, тем больше начинаешь ценить память.
Я вот теперь и не знаю, как узнать, точно мой ли это прадедушка
или нет, или уже нет шансов, т. к. мало информации?»

Записался добровольцем
Из воспоминаний Девяткина Владислава Георгиевича (г. Москва),
правнука командира взвода 11-го запасного кавалерийского
полка Уральского военного округа Ловчикова Николая Николаевича
(1894 — 26.09.1942, лазарет № 1 «Дулага-184»).
«Мой прадед Ловчиков Николай Николаевич родился в 1894 г.
Проживал в городе Троицк Челябинской области. Потомственный
казак. Кавалерист. Происходил из известного казачьего рода Ловчиковых.
Участник Первой мировой войны и Гражданской войны
на Южном Урале (в том числе участвовал в знаменитом рейде
Блюхера). Командовал казачьей сотней.
К началу Великой Отечественной войны занимал высокие посты
в городе Троицк. Имел жену и четверых детей. После того как
оба сына ушли на фронт, посчитал невозможным остаться в тылу
и также записался добровольцем. Сперва осуществлял подготовку
новобранцев, в последующем добился отправки на фронт в качестве
командира взвода 11-го запасного кавалерийского полка.
Предположительно попал в плен в июле 1942 г. в составе 11-го
кавалерийского корпуса при выходе из окружения под Вязьмой. Со
слов сослуживцев, которых удалось отыскать после войны, последний
раз его видели тяжело раненным в живот, лежащим на подводе.
Умер в лазарете № 1 26 сентября 1942 г.
Из сыновей Николая Николаевича один погиб под Керчью в
мае 1942 г., второй вернулся тяжело раненным».

«Прими, солдат, поклон земной…»
Прими, солдат, поклон земной
И благодарности слова
За легендарный подвиг твой,
За то, что родина жива!

Слова из песни Николая Мозгового
Из письма Колесниковой Татьяны Геннадьевны,
внучки Ложкина Галактиона Владимировича (1908 — март 1942,
лазарет № 3 «Дулага-184»).
«Я очень благодарна за труд поисковиков МАОПО „Народная
память…“. Ведь благодаря обществу, работе поисковиков я узнала
о незавидной судьбе моего деда Ложкина Галактиона Владимировича,
1908 г. р. Моя бабушка (жена деда) умерла, когда мне было
4 года, мой папа трагически погиб, когда мне было 10 месяцев. И о
деде я ничего не знала до последнего времени, кроме фамилии и
редкого имени — Ложкин Галактион (папу звали Геннадий Галактионович).
Даже отчества деда не знала.
Благодаря книге А.Л. Какуева и И.В. Долгушева «Долг Памяти»
я узнала, что мой дед родился в деревне Новые Какси, Удмуртия,
что призвался в Армию сразу на третий день войны, что служил он
рядовым санитаром в ППГ 571 (военный полевой госпиталь). Что
служил он вместе с медсестрой Ниной Шелановой, которая в своей
повести «Тетрадь Нины» описала с документальной точностью
весь военный путь ППГ 571. Только она, к счастью, дошла с госпиталем
до Берлина, а мой дед при очередной бомбежке госпиталя
попал в плен, и оказался в пересылочном лагере для военнопленных
«Дулаг-184» в Вязьме.
Там он от голода, холода, ран и болезней умер в лазарете № 3 в
марте 1942 года. А было ему всего-то 33 года.
Еще узнала, что в пос. Вавож в Удмуртии сейчас проживает его
внучатая племянница Алевтина Анатольевна, а это для меня радостная
весть, т. к. я считала, что родственников у меня не осталось.
21 июня 2014 г. я съездила в Вязьму на открытие мемориала
в честь погибших военнопленных. Поздравляю жителей г. Вязь-
мы и всех ветеранов с таким торжественным событием. Хочу пожелать
всем родственникам узников «Дулага-184» здоровья, долгих
лет жизни, благополучия, голубого мирного неба, и чтобы никогда
больше на Смоленщине не пролилась солдатская кровь, и не
был замучен ни один боец нашей Армии! Особую благодарность
выражаю сотрудникам РВИО, поисковикам, Оргкомитету «Вяземский
мемориал».
Большое спасибо народному художнику РФ, скульптору, автору
памятника Салавату Щербакову! Как он точно предал состояние
узников концлагеря в камне! Такие они усталые, изможденные, измученные
голодом и холодом, но не сломленные. А текст записки
Степана Крутова без слез не прочесть...
Колесниковы Татьяна и Владимир, г. Тула»

Из писем родственников
«Мой дед Поляков Николай Адамович родился в 1897 году в
Белоруссии. В 1927 семья переехала на хутор Рождественское Павшинской
волости Московского уезда (ныне г. Красногорск Московской
области). 23 июня 1941 года мой дед был уже в рядах Красной
армии в звании лейтенанта. Воевал в 18 СД, 11 Гвардейской
СД под Москвой. Но 8 ноября 1941 года командир отделения Поляков
Николай Адамович пропал «без вести» в бою вблизи деревни
Никулино Истринского района Московской области. С тех пор
родные и близкие ничего не знали о его судьбе. Только много лет
спустя, благодаря поисковикам, людям, которые все свое свободное
время посвящают поиску «без вести пропавших» и их родственников,
стало известно, что Поляков Николай Адамович, раненый,
попал в плен и 28 марта 1942 года умер от ран в лазарете № 3
«Дулага-184» г. Вязьма Смоленской области. Сейчас на месте захоронения
Героев, умерших и замученных в «Дулаге-184» стоит мемориал,
а у меня и моих потомков есть место, куда можно приехать
и возложить Цветы Памяти. Спасибо и Вечная память, Вам Герои,
павшие ради того, чтобы жили мы.
Честнова Ольга, внучка Полякова Николая Адамовича»

«Самошкин Егор Васильевич родился в 1904 г. в Рязанской области,
в селе Проне-Городище. Рос в многодетной семье, где было 8
детей, он был старший. Сразу после школы начал работать на колхозной
пасеке. Когда началась война, он ушёл на фронт в возрасте
37 лет, дома у него осталась семья, жена и трое маленьких детей.
В начале октября 1941 г. от него пришло последнее письмо…
2-3 мая 2015 года я с братом и двумя бабушками ездила в город
Вязьму на место бывшего «Дулага-184», где погиб мой прадедушка…
Корниенко Яна, правнучка Самошкина Егора Васильевича,
г. Москва»

«…Отца-деда мы вспоминаем часто. Он был для нас эталоном
во многих жизненных ситуациях. Он редко вспоминал о личной
жизни во время войны, но писал, пытался публиковать книгу
„Пережитое“. Рассказывал о докторе, который был в его лазарете,
когда они поголовно болели брюшным тифом, и который сказал
отцу: „Николай, если ты останешься жив, тебе не будут страшны
никакие инфекции“. У отца болело только сердце… Он прошел две
войны: Финскую и Великую Отечественную… Немногие знали об
инвалидности Николая Васильевича, да на него и не подумаешь,
только раны не спрячешь…».
Олег Николаевич Корытов,
сын красноармейца Н. В. Корытова
(г. Суздаль Владимирской области)

«…Ранее все говорили, что наш Степан Борисович Зеленый погиб
на Калининском направлении, но теперь его дети узнали более
точную информацию. Что можно сказать об этом великом человеке:
обладал организаторскими способностями, пел, танцевал. После
его ухода на фронт в семье его остались дети: Семен и Михаил
от первого брака Евдокии Фомовны и совместные: Галя (по документам
Анна), Женя, Петр, Степан, Анатолий и Валя (умерла от
голода). Выросли его дети самостоятельные. Мама моя с 1927 г.,
в годы Великой Отечественной войны работала трактористкой.
В 1946 г. встретила свою любовь — Чернеева Дмитрия Тимофеевича,
фронтовика, полного кавалера орденов Славы трех степеней.
В 1939 г. его призвали в армию, в 1946 г. вернулся домой. В семье
нас пятеро детей, все получили высшее образование. Виктор,
1947 г. р., Людмила, 1948 г. р., Нина, 1953 г. р., Валя, 1957 г. р., Таня,
1961 г. р…
Низко кланяемся вам! Если есть возможность, вышлите нам
фотографию мемориала. Живем мы в небольшом селе, в девяностые
годы был здесь совхоз-миллионер, а сейчас поля зарастают
травой, нет хозяина, т.к. он в г. Москве.
Поздравляю вас с праздником весны и Днем Победы. Желаю
вдохновения, здоровья, радости в жизни.
С уважением,
Валентина, внучка Зеленого Степана Борисовича»
P. S. Валентина побывала на могиле деда (лазарет № 1), горсть
земли с места его гибели увезла на свою далекую сибирскую родину.

«…О прадедушке, о Баторжине Хамзе Хусамутдиновиче, мы не
слышали более 60 лет. И, конечно, я счастлива, что приехала сюда,
что мы нашли, что можем помолиться за него здесь, что знаем, что
он погиб, защищая родину, защищая нас. Низкий поклон всем людям,
которые помогли, разыскали его, и всем вязьмичам, которые
помнят, ухаживают, наверное, за солдатскими могилами».
Внучка красноармейца Баторжина Х. Х.
Галия Невлютова, педагог, ст. Рузаевка, Мордовия

«Бабушка всю жизнь надеялась, что он жив. Может, был ранен
и где-то остался жить. Теперь мы знаем место его гибели и привезли
горстку родной земли. Низкий поклон поисковикам…»
Дочь и внучка бойца Дмитрия Николаевича Обрезкова, г. Ульяновск

«Когда я впервые позвонила Шамшиной (Хмельковой) Евгении
Яковлевне из п. Саккулово Сосновского района Челябинской
области, то услышала следующие слова: „…Вы меня просто воскресили!!!
Хоть мне и 78 лет, я готова ехать к месту гибели папы, тем
более сейчас, когда пришла такая новость, хоть завтра!!!“ — ее слова
по телефону. Я ее попыталась отговорить от поездки, что, мол,
трудно успеть, но она сказала, что все успеет и настроена ехать без
сомнения! Внуки также сказали, что она активна и не по возрасту
очень энергична! Действительно — голос бодрый и четкий, несмотря
на слезы и потрясение. С тех пор Евгения Яковлевна — постоянный
участник поездок в Вязьму, а в день открытия Мемориала
вместе с ветеранами разрезала ленточку…»
Ирина Яркова,
поисковик, г. Тюмень

«…В списках „Дулага-84“ я нашла брата моего отца (моего
дядю): Анацкий Александр Георгиевич (Егорович), 1912 г. р., Северо-Осетинская
АССР, Моздокский р-н, станица Луховская (а правильно
Луковская), жена Анацкая Любовь.
Все эти данные точно указывают на наше родство. Сейчас получается,
что единственными родственниками нашего погибшего
дяди являемся мы, его племянники и племянницы, двоюродные
внуки и внучки. Хоть нас всех разбросало по разным уголкам
страны, но мы поддерживаем связь и уже всем сообщили такую новость.
Благодарим вас всех, здоровья, счастья вам и вашим детям на
тысячи лет…
P. S. Мне сейчас 62 года и я вдвое старше своего дяди, погибшего
в плену. Ему было 30: „Он был в составе колонны, которая везла
на передовую ‹горючку›. С воздуха их обстреляли немцы. Было
страшное пожарище, никто не выжил, не ищите…“ — эту историю
рассказал старшему брату моего отца однополчанин Александра.
В каком состоянии Александр попал в плен, в лазарет № 1 — страшно
представить… Время и моей жизни подходит к своему логическому
завершению, сколько нам осталось, никто не знает: я работала,
родила двоих детей, вырастила их нормальными, хочу верить,
хорошими людьми, и моя задача выполнена, осталось только понять,
что происходит с нами, людьми, с нашей страной, с нашей историей,
с нашей памятью?..»
Коршунова Татьяна Ивановна,
г. Новомосковск Тульской области

«Семья Закабуниных — Эллада Филипповна, Юрий и Олег
Закабунины — с великой благодарностью прочитала ваше письмо.
Действительно! Теперь можно ставить свечку за упокой нашего
героического деда — Закабунина Ильи из с. Логиновка Дорогобужского
р-на Смоленской обл. Спасибо вам за великую работу по
увековечению фамилий солдатиков-героев, вечная им память за их
подвиг. Это письмо прочитала Эллада Филипповна Асылова, отец
которой также с первых дней войны ушел защищать Отечество. То
есть мой дед — Асылов Филипп Иванович. Так вот: она читала и
плакала, ведь в больших мучениях солдатики гибли…»
Закабунин Юрий, г. Клайпеда, Литва

«Пленные медицинские работники не только, как могли, помогали
страдальцам, но сделали просто невозможное, рассказав о
людях, прошедших плен, сохранив память о днях их жизни и позволив
нам узнать об этом».
Внучка лейтенанта Н. Е. Антропова
Кочкина Мария, г. Москва

«Какие вы молодцы, что так все достойно организовали, —
безграничная вам благодарность! Смотрела на снимки, текли слезы,
и не переставала восхищаться духу наших простых людей, которые
за такие сжатые сроки изыскали возможность приехать на
место гибели своих близких… А они, солдаты той страшной войны
и того жуткого плена, какие красивые, молодые, бесстрашно
смотрящие в объектив, не ведая, что это их последний в жизни
снимок… И теперь их дети вдвое стали старше их… Конечно, ни
в коем случае нельзя допустить, чтоб о них забыли и чтоб они покоились
безымянными… И так они пролежали кошмарно долго не
погребенные по-человечески, и виноваты в этом люди, ныне живущие,
а если точнее, то чиновники!!!»
Ирина Яркова, поисковик, г. Тюмень

«…Мы подготовили и провели в школе урок мужества „Это
нашей истории строки!“, посвященный воинам — военнопленным
„Дулага-184“. Учащиеся нашей школы слушали очень внимательно,
а затем некоторые школьницы подошли с просьбой рассказать более
подробно, и я их ознакомила с документами и информацией,
которые вы мне помогли собрать. успехов вам, процветания и всего
самого наилучшего».
Марина Пенькова (Сиверина), г. Красноярск

«Мой прадед Куваев Фёдор Васильевич, 1899 года рождения,
проживал в селе Надеждино (хутор Куваевский) Покровского района
Башкирской АССР. У него было четверо детей: дочь Настя,
1919 года рождения, сын Пётр, 1922 года рождения, сын Василий,
1930 года рождения (умер в возрасте 3-х лет), дочь Лидия, 1939 года
рождения. В 1941 году отец и сын Пётр ушли на фронт, мама осталась
с двумя дочками, беременная. В июле 1942 года родилась дочь
Валентина. Жилось очень трудно. Мужчины с войны не вернулись.
Помню, мама говорила, что отец погиб, а брат пропал без вести.
Фёдор Васильевич и его сын Петр в начале войны служили на
военных катерах на Тихоокеанском флоте. А потом, видимо, были
переброшены на защиту Москвы и Ленинграда…»
Константин Горбунов, г. Уфа, Башкортостан

«Моя двоюродная сестра Бодягина Людмила переслала мне
материал о пропавшем без вести дедушке Зюзине Николае Дмитриевиче.
Я и моя семья живем на Урале, в Екатеринбурге. Мы очень
хотим присоединиться к списку родственников и способствовать
сохранению имен наших дедов в истории России.
Дедушка — отец моей мамы Зюзиной Валентины Николаевны.
Очень жаль, что мамы уже нет в живых. Будем благодарны за
Ваш ответ и разъяснения о том, что лично мы сможем для этого
сделать. Будем рады любым сообщениям по электронному адресу,
почтовому адресу, телефону.
Из видеокадров мы поняли, что уже установилась традиция
встреч родственников. Возможно, помимо 9 Мая, существуют какие-то
другие дни. Будем рады любым известиям. СПАСИБО!!!!»
Внучка Н. Д. Зюзина Лариса Коваленко, г. Екатеринбург

«Дулаг-184» кровоточит по сей день…
Впечатления Агафьи Еремееевны Захаровой (г. Якутск,
Республика Саха (Якутия)), племянницы Захарова Алексея
Андреевича, о поездке 2–3 мая 2015 г.
«Уважаемые жители Вязьмы, Якутска, россияне! Я простой человек,
родственник советского солдата-якута, раненного в тяжелых
боях под Вязьмой и попавшего в плен в немецкий пересыльный
лагерь „Дулаг-184“, пишу по зову сердца эту статью от имени
нашей большой семьи Захаровых из г. Якутска Республики Саха
(Якутия) в знак глубокой благодарности тем, кто нашел спустя 70
лет моего дядю Захарова Алексея Андреевича, установил его портрет
на мемориале в г. Вязьме Смоленской области 2–3 мая в честь
70-летия Великой Победы. Прежде всего, наша семья искренне
благодарна Российскому военно-историческому обществу (председатель
Мединский В. Р.), скульптору, народному художнику России
С. А. Щербакову и его творческому коллективу, Международной
ассоциации общественных поисковых объединений „Народная память
о защитниках Отечества“, всем поисковикам — за их отзывчивость,
неравнодушие и большое сердце, за их благородный труд.
Они настоящие патриоты России, не на бумаге, а на деле, которые
в кратчайшие сроки в течение нескольких месяцев 2015 г. помогли
найти нашего родственника А. А. Захарова (1905–1942) и установить
его портрет на этом мемориале рядом с такими же великомучениками.
Эта поездка в г. Вязьму перевернула мое представление о Великой
Отечественной войне, о той ужасающей трагедии, которую
пережили наши молодые родственники, ушедшие на фронт в первые
дни войны, но так и не вернувшиеся домой. В нашей семье не
осталось никого из старшего поколения, кто бы помнил сегодня
эти страшные годы войны на фронте и в тылу. Но мы, пока живы,
помним их, потому что об этом постоянно рассказывали наши родители
и старшие родственники в семье, до конца жизни горевавшие
о них, пропавших без вести. О войне нам рассказывали родственники,
вернувшиеся с фронта живыми.
Из нашей большой семьи Захаровых ушло на войну пять человек:
1) Захаров Алексей Андреевич (1905–1942?), его отец Андрей
Захаров и мой родной дедушка Степан Захаров были родными
братьями; 2) Захаров Семен Степанович (1916–1943?), младший
брат моего отца Еремея Степановича Захарова; 3) Захаров Георгий
Петрович (1910–1973), его отец Петр Захаров и мой дедушка Степан
Захаров также были родными братьями; 4) Захаров Петр Петрович
(1917–1996), младший брат Георгия Петровича; 5) Сергеев
Петр Михайлович, его мать Февронья Сергеевна и моя родная бабушка
Елена Сергеевна были родными сестрами. Петр Михайлович
был призван в начале войны, будучи студентом Финансового
техникума, пропал без вести. Из них вернулись только двое: Георгий
Петрович, был призван в 1941 г., учитель математики и физики,
служил на Втором Украинском фронте, участник битв на Курской
дуге, освобожденияи Праги, Лейпцига, Дрездена, обороны Ленинграда,
награжден тремя медалями „За отвагу“, вернулся в 1946 г.;
его брат Петр Петрович, был призван в 1943 г. и вернулся в 1947 г.,
служил в пехоте, был рядовым. Все они родились в Онерском наслеге
Усть-Алданского района Якутской АССР. Захаров Семен Степанович
был призван Усть-Алданским РВК, Сергеев Петр Михайлович
был призван Якутским РВК.
Захаров Алексей Андреевич до сих пор считался без вести
пропавшим. Он работал в Якутском книжном издательстве редактором,
его вдова Татьяна Степановна Протодьяконова работала
там же корректором. У них не было детей. Когда она была жива,
летом во время отпуска приезжала к нам и отдыхала, когда я училась
в младших классах.
Каждый из нас, зная, что никогда не найдет тела своего родственника
в этих многочисленных рвах, канавах, где не по-человечески
захоронены наши солдаты, все равно хотел увидеть и найти
то место, где можно склонить голову перед их памятью, возложить
цветы… В этом плане нам, родственникам погибших в лазарете № 2,
повезло. По якутскому обычаю, я привезла на предполагаемую могилу
Алексея Андреевича в мешочке горсть земли из его родной деревни,
выбрала одну яблоню и совершила якутский обряд.
Когда мы посещали территорию лазарета № 2, шел проливной
дождь, как будто вместе с нами, живыми, оплакивала природа их,
не нашедших покоя в земле.
2 мая после городского митинга нас повезли на территорию
лазарета № 1, там все еще стоит здание лазарета, как безмолвный
памятник, но рядом, на большом пустыре, где лежат кости тысяч
наших солдат, пустота, ничего нет. Родственники бросают на землю
гвоздики, и они на черной земле лежат, как капли крови тех погибших,
души которых до сих пор не нашли покоя. Жуткая по своей
необъяснимости картина…
Когда 2 мая мы приехали в Вязьму из многих регионов России
почтить память погибших родственников и проезжали в автобусе
по городу, меня не покидало ощущение того, что этот город очень
знаком, хотя я в нем никогда не бывала. И только вечером, во время
встречи в Литературном салоне, у меня оформилось в сознании
это впечатление от города и осознание того ощущения, которое не
покидало целый день. Несмотря на то, что прошло 70 лет, г. Вязьма
напоминал, оказывается, город из кинохроник военных лет, которые
я когда-то видела в детстве…
Территория воинских захоронений занимает в городе такую
большую площадь, что создается впечатление, будто г. Вязьма стоит
на костях погибших солдат…
Чтобы понять и осмыслить масштабы Вяземского котла, нужно
обратиться к книге Л. Н. Лопуховского „1941. Вяземская катастрофа“.
В ней говорится о том, что по своим масштабам Вяземский
котел был сравним с Киевским котлом в первые дни войны. В окружение
под Вязьмой попали 4 армейских управления, 37 дивизий, 9
танковых бригад, 31 артиллерийский полк РГК, только безвозвратные
потери Красной армии превысили 380 000 человек. После вяземской
катастрофы судьба Москвы висела на волоске.
Переосмысливая эту чудовищную катастрофу, приходишь к
мысли о том, что такая масштабная трагедия касается не только
одной Вязьмы и даже не одной Смоленской области. Это касается
всей России и стран СНГ. Об этом должны знать во всем мире, во
всех регионах России и странах СНГ будущие поколения. Для этого
должно быть принято решение правительства г. Москвы и РФ о
большом Вяземском мемориале замученным солдатам и гражданскому
населению в назидание будущим поколениям. Он должен
быть таким, как это сделано в Освенциме, Дахау и других концентрационных
лагерях. К мемориалу жертвам „Дулага-184“ должны
приезжать поклониться со всех концов России, СНГ и всего мира».


Вернуться к началу
СообщениеДобавлено: Вс фев 24, 2019 20:03 20 
Не в сети
Поисковик

Зарегистрирован: Сб мар 24, 2012 16:04 16
Сообщения: 1413
[ img ]
[ img ]
[ img ]
[ img ]
[ img ]
[ img ]
[ img ]
[ img ]
[ img ]
[ img ]
[ img ]
[ img ]
[ img ]
[ img ]
[ img ]
[ img ]
[ img ]
[ img ]
[ img ]
[ img ]
[ img ]
[ img ]
[ img ]
[ img ]
[ img ]
[ img ]
[ img ]
[ img ]
[ img ]
[ img ]
[ img ]
[ img ]


Вернуться к началу
СообщениеДобавлено: Вс фев 24, 2019 20:09 20 
Не в сети
Поисковик

Зарегистрирован: Сб мар 24, 2012 16:04 16
Сообщения: 1413
«ПУСТЬ ВСЕХ ИМЕН НЕ НАЗОВУ…»

В Списках, захваченных Смершем 33-й армии в г. Вязьме, в которых
содержались сведения о советских военнопленных и гражданском
населении, умерших мучительной смертью в лазаретах № 1, 2, 3
за семь неполных месяцев 1942 г., всего насчитывается
524 списка на 5 430 человек (после корректировки поисковиками).
Главные врачи лазаретов («главный врач», «старший врач», «начальник лазарета»), как это было заведено во многих немецких лагерях, с помощью медперсонала вели учет умерших военнопленных, ежедневно составляли лично или подписывали уже подготовленные списки умерших с указанием их имен, даты рождения, национальности, домашнего адреса, даты смерти. Как сообщалось выше, в списках 3-го лазарета указывалось воинское звание военнопленных, в списках 2-го лазарета — воинское звание и наименование воинской части. Списки писались в день смерти узников или на несколько дней позднее. В лазарете No 1, как вспоминала Софья Анваер, сводки об умерших в лазаретах подавались врачами позже на 2–3 дня, для того чтобы за счет «несписанных», но уже по- гибших людей хоть как-то подкормить живых, особенно тех, кто в этом крайне нуждался.
Обращает на себя внимание то, что списки узников, умерших в лазаретах «Дулага-184», написаны четкими разборчивыми почерками образованных людей, профессиональных медиков. Некоторые из них знали немецкий язык, подписывали списки и иногда писали к ним комментарии на немецком языке (М. Ю. Чуловский, А. Н. Игнатов, В. И. Филимонов, А. С. Шубин, А. Ф. Орлов и другие).

Военврачи лагеря не могли не отдавать себе отчет в том, что списки погибших воинов-великомучеников — единственная возможность донести до «большой земли», прежде всего до семей узников, достоверные сведения об их судьбе и местах захоронений — данные о погибших записывались по возможности с максимальной точностью. Исключительно благодаря этим спискам стали известны имена военнопленных, прошедших через «Дулаг-184» в 1942 г., большинство которых умерло в его лаза- ретах.
К сожалению, значительная часть таких ежедневных списков утрачена: так, например, в июле 1942 г. в лазаретах No 1, 2, 3 списки погибших имеются соответственно только за 12, 14 и 8 дней. За октябрь 1942 г. списки погибших сохранились: в лазарете No 1 — только за 8 дней, в лазарете No 2 — за 9 дней, в лазарете No 3 — за 10 дней.
Из 213 календарных дней, приходящихся на семь месяцев 1942 г., дошедшие до нас списки умерших узников были составлены: в лазарете No 1 — за 160 дней, в лазарете No 2 — за 163 дня, в лазарете No 3 — всего за 132 дня. Списки, составленные врачами за остальные дни, были, скорее всего, уничтожены гитлеровцами перед отступлением.
Количество погибших в лазаретах «Дулага-184» подсчитано по дням и месяцам, выведены суммарные данные. Больше всего узников в 1942 г. погибало в зимние месяцы — в январе и феврале, а также в марте и сентябре. Особенно большие потери были в лазаретах No 1 и 2.

Поисковики провели анализ возрастных данных узников «Дулага-184».
В списках погибших, чей год рождения в них указан, числится 3933 человека (без учета повторов имен узников, выживших в плену или погибших в дальнейших боях с врагом после побегов). Из них составляют:
Старший возраст (от 52 до 74 лет) — 46 человек;
Зрелый возраст (от 43 лет до 51 года) — 450 человек, в том чис- ле шесть женщин;
Зрелый возраст (от 27 до 42 лет) — 2688 человек;
Молодой возраст (от 18 до 26 лет) — 709 человек;
Подростки (от 15 до 17 лет) — 48 человек;
Дети — 3 человека.

О судьбах подростков от 15 до 17 лет
В лагере погибали не только мужчины призывного возраста, но и совсем молодые ребята, подростки 16–17 лет, в основном жители Смоленской и Тверской областей. По Спискам большинство из них проходит не как военнослужащие, а как гражданские лица (в Смоленской области из 21 человека — 11 гражданских, в Тверской из 13 — 11 гражданских). Вместе с взрослыми они оказывали сопротивление захватчикам, многие были связаны с партизанами.
Так, семнадцатилетний Дмитрий Григорьевич Сиватов (Севашов), 1925 г. р., из д. Городище Знаменского р-на, считавшийся, по данным Книги памяти Смоленской области (Угранский район, Тем- кинский район, с. 313), пропавшим без вести, входил в партизанский полк Жабо [1]. Погиб 05.10.1942 в лазарете No 2 [2]. В том же лазарете 09.09.1942 погиб Алексей Гаврилович Петраков, 1925 г. р., из д. Полнышево Знаменского р-на, в свои 17 лет — красноармеец 1239-го сп 373-й сд, которая вела кровопролитные бои под Ржевом и Сычевской [3].
Тяжелые и героические испытания выпали на долю Николая Скачкова, 1926 г. р., из с. Ленино Ленинского с/с Холм-Жирковского р-на. По спискам военнопленных он числится погибшим 01.09.42 в лазарете No 3 (в 16 лет) [4]. Но с помощью врачей ему удалось бежать! Был призван в Красную армию в 1944 г. Витебским РВК Витебского района Белоруссии, возможно, участвовал в операции «Багратион» по освобождению братской республики. Николай — один из немногих узников вяземского лагеря военнопленных, которым выпала судьба пройти с победными боями до самого Берлина, мстить фашистам за разоренную и сожженную смоленскую землю, за злодеяния гитлеровцев. В составе 1154-го легкого артиллерийского полка 184-го ЛАЛКПр 29-й арт. дивизии прорыва РГК он участвовал в Берлинской операции. Погиб 29.04.1945 в дни тяжелых боев на подступах к Берлину за три дня до его падения, похоронен на братском кладбище в Германии Берлин-Тоипити, д. Кляйн-Керне (г. Кляйн-Керис) [5]. 20 июня 1945 г. его матери Скачковой Марии Васильевне было вручено извещение Холм-Жирковского райвоенкомата Смоленской области о гибели сына. Увековечен в Книге памяти Смоленской области [6].

Источники
1. Книга памяти. Смоленская область. Угранский район, Темкинский район. С. 314.
2. ЦАМО РФ. Ф. 58. Оп. 18001. Д. 1220. Л. 14.
3. Книга памяти. Смоленская область... С. 98.
4. Там же. С. 126.
5. ЦАМО РФ. Ф. 58. Оп. 180003. Д. 1283. Донесение No 149395 от 24.10.1945.
6. Книга памяти. Смоленская область. Сычевский район, Холм-Жирковский район. С. 609.

О погибших в лагере пожилых людях
В Списках их числится около 50 человек — от 52 до 76 лет, среди них, согласно Спискам, пять гражданских лиц, один эвакуированный. Больше всего из Московской области (9 человек). Из Тверской области и г. Москвы — по 3 человека. Остальные — из разных городов и сел СССР. Отсутствие в Списках имен граждан пожилого возраста непосредственно из Смоленской области неудивительно, видимо, просто не попали в списки. Так, во время нашей поездки в д. Лосьмино местный житель перечислил нам имена около десяти своих односельчан, погибших в вяземском лагере военнопленных, которые в списках лазаретов «Дулага-184» не значатся. Жаль, что не собраны и не обобщены по сей день сведения о жителях Вязьмы, Смоленщины, замученных в вяземских лагерях смерти.

В лазаретах «Дулага-184» погибло шесть женщин
Дырьянова Елена Васильевна, 1902 г. р., из г. Ржева, цивил. Умерла 24 сентября 1942 г. в лазарете No 3 [1].
Седова Александра Егоровна, 1891г.р., изг. Ржева, цивил. Умерла 8 октября 1942 г. в лазарете No 2 [2].
Силинская (Жилинская) Людмила Николаевна, 1891 г. р., из Новосибирска. Умерла 12 сентября 1942 г. в лазарете No 1 [3].
Цветкова Елена Сергеевна, 1896 г. р., из д. Шуклово Цысоковского р-на Калининской обл., цивил. Умерла 30 сентября 1942 г. в лазарете No 3 [4].
Ефимова Евдокия Давыдовна, 1866 г. р. (76 лет), из г. Ржева, цивил. Умерла 12 сентября 1942 г. в лазарете No 3 [5].
Ольга, душевнобольная. Умерла 20 января 1942 г. в лазарете No 1 [6].

Источники
1. ЦАМО РФ. Ф. 58, Оп. 18001, Д. 1220. Л. 53. 2. Там же. Л. 4.
3. Там же. Л. 88.
4. Там же. Л. 33.
5. Там же. Л. 92. 6. Там же. Л. 459.

В «Дулаге-184» погибали дети
В Списках погибших узников числится трое малолетних детей.
Это русский мальчик Толя, 1931 г. р. (11 лет), умерший 5 октября 1942 г. в лазарете No 1. В списках приведен его домашний адрес: г. Ржев, Ленинградское шоссе, д. 29 [1].
В том же лазарете 19 января 1942 г. умер 12-летний Сергей Урядников, 1929 г. р., из д. Дорохово Пуповского с/с (ныне Относовское с/п) Вяземского р-на [2].
7 января 1942 г. умер в лазарете No 1 Подмазов Василий Ст., 1934 г. р., из д. Василово Холмского района Смоленской обл. [3]
Книга памяти. Смоленская область. Сычевский район, Холм-Жирковский район. С. 562: Подмазов Василий Степанович, д. Новоселки Батуринского р-на Смоленской области. Умер от ран 07.01.42 г. Вяземский лазарет р/в пленных No 1. Дата рождения не указана.

Источники
1. ЦАМО РФ. Ф. 58. Оп. 18001. Д. 1200. Л. 16. 2. Там же. Л. 462.
3. Там же. Л. 369.

Национальный состав военнопленных
(без учета проработанных впоследствии материалов)
В Списках погибших в графе «национальность» у 1929 человек указана их национальность (учёт вёлся только в 1-м и 3-м лазаретах). Если учесть, что в СССР проживало более 100 наций и народностей, то в данных Списках представлено более четвертой их части — 30 национальностей! В том числе почти полностью — народы Европейской части СССР и Сибири, Средней Азии и Закавказья. Приведем эти данные: в списках погибших в лазаретах числит-ся русских — 1841 человек, украинцев — 170, татар — 74, белорусов — 31, чувашей — 12, башкир — 11, удмуртов — 9, мордвы — 8, марийцев — 7 человек. Погибло по одному человеку от национальностей — бурят, зырянин (старинное название народа коми), кабардинец, карел, якут. По два человека от национальностей — еврей, калмык, латыш, нанаец. Из народов республик Закавказья в лазаретах погибло: грузин — 13, армян — 11, азербайджанцев — 3, дагестанцев — 3, лезгин — 1, осетин — 1, абхазцев — 1. Из республик Средней Азии: узбеков — 9, казахов — 9, киргизов — 8, таджи- ков — 2, туркмен — 1.
«Родину защищала вся огромная многонациональная страна — Советский Союз. Вместе плечом к плечу наши отцы, деды и прадеды в 1941–1945 гг. шли в смертельный бой с фашистами, вместе они лежат в одних могилах Вяземского лагеря военнопленных. Такое нельзя забывать. Погибшие объединяют и нас, ныне живущих, в единую многонациональную семью. Почти десять лет мы вместе приходим поклониться их братским могилам за недождавшихся весточек матерей и вдов, положить цветы. Пока мы помним, и мы есть одна семья, в каких бы отдаленных уголках страны люди ни жили» (Л. В. Шлепова, родственница ополченца 6-й сдно г. Москвы К. А. Виталя).

Также были проанализированы указанные в Списках сведения графы «военное звание» (эти сведения содержались только в Списках лазаретов No 2 и 3). Воинское звание указано у 1723 погибших.
Больше всего погибло в лазаретах рядовых — 1423 красноармейца, а также: мл. сержантов — 1, сержантов — 38, ст. сержантов — 7, старшин — 5; имели звание мл. лейтенанта — 11 человек, лей- тенанта — 22, старшего лейтенанта — 3, майора — 1 (Сигаев Иван Васильевич, штаб 20-й армии, лазарет No 2). Техников-интендантов (воентехников, техников, в том числе 1 и 2 рангов) в списках значится 6 человек, медицинских работников: фельдшеров (военфельдшеров) — 4, санинструкторов — 1. По лазарету No 3 в списках проходят два «унтер-офицера» — так в старой армии называли младших офицеров.
В этой же графе указано значительное количество гражданских лиц («цивильный», «гражданский»), погибших в лазаретах наряду с военнослужащими, — их 143 человека, большей частью из Смоленской и Тверской областей, и один эвакуированный. Это может означать и то, что в лагерь загоняли местных жителей для устрашения населения, за связь с партизанами. Жестокость карателей не знала предела. Местные жители в плену нередко изменяли свое имя и место проживания, опасаясь репрессий фашистов. Так, в списках погибших числится красноармеец Иванов Сергей Иванович, житель д. Авдеево Борисовского с/с Вяземского р-на Смоленской обл. — «после пленения и избиения немцами умер 07.09.1942 в плену в лагере No 3» г. Вязьма. В списках он сознательно искажает свое имя, называет неправильный домашний адрес. Вяземский райвоенком полковник Васильев 16.07.1952 писал: «Доношу, что умерший в Германском плену 7 сентября 1942 г. красноармеец Родинков Сергей Иванович, уроженец Смоленской обл., Вяземского р-на, Борисовского с/с, д. Авдеево, извещение прислано вами в сентябре 1945 г., по документам оказался не Родинковым С. И., а Ивановым С. И.» [1].
Скудные сведения в списках лазаретов о «военных званиях» военнопленных и их военных специальностях дополняются результатами дальнейших исследований при проработке архивов.
Почти полное отсутствие в Списках военнопленных имен офицеров высоких званий ни о чем не говорит. Никто в той трагической обстановке не был застрахован от гибели, ранения, плена: ни генерал, ни рядовой. Попав в плен, многие офицеры вынужденно скрывали свои воинские звания под угрозой немедленной смерти. Немцы выискивали и расстреливали комиссаров и командиров как своих первых врагов, готовых организовать сопротивление узников. При поступлении новых партий военнопленных в вяземские пересыльные лагеря немцы проводили так называемую «сортировку», отделяя офицерский состав от рядового. Офицеров постоянно искали среди вяземских узников. Об этом пишут в своих воспоминаниях бывшие военнопленные С. Анваер, В. Шимкевич и мно- гие другие.
При документальной проработке Списков выясняются име- на офицеров, погибших в «Дулаге-184». Так, например, в списках умерших 25.01.1942 в лазарете No 1 значится Стекольщиков И. С., 1893 г. р., из г. Костромы. После работы с документами ОБД «Мемориал» узнаем, что это был начальник связи 19-й армии полковник Стекольщиков Иван Северьянович, 1893г.р., считавшийся пропавшим без вести «не позднее 08.11.1942». В Книге памяти Костромской области (т. 1, с. 294) увековечен как член партии, призванный в 1936 г. Костромским РВК, полковник, погибший в плену 25.01.1942. Однако, как установили поисковики, И. С. Стекольщиков был переправлен из Вязьмы в «Шталаг-352» (д. Масюковщина, Минск), где погиб 04.04.1942 [2].
Другой пример — Смирнов Илья Ильич, 1900 г. р., погибший 3 августа 1942 г. в лазарете No 1, являлся «интендантом 1-го ранга, начальником 2-го отдела арт. снабжения управления нач. артиллерии 39-й армии». Увековечен в Книге памяти г. Москвы как умерший от ран 03.08.1942 без указания вяземского лагеря военнопленных (том 12, с. 88) [3].
В вяземском лагере некоторое время находился оказавшийся в плену в бессознательном состоянии командующий 19-й армией генерал-лейтенант М. Ф. Лукин, помещенный в немецкий госпиталь в Вязьме, где ему ампутировали выше колена правую ногу. Была изувечена рука. Позднее Лукин был перевезен на излечение в Смоленский лагерь военнопленных, прошел по многим немецким лагерям до своего освобождения.
С 22 октября по 16 декабря 1941 г. в лагере содержался начальник штаба 32-й армии полковник Николай Степанович Бушманов, позднее создавший в Третьем рейхе в плену разветвленную интер- национальную подпольную организацию под названием «Берлинский комитет ВКП(б)», развернувшую активную работу по всей Германии.
Наименования советских воинских частей (подразделений), в которых служили военнопленные, фиксировались только в списках лазарета No 2 в графе «воинская часть». В списках лазаретов No 1 и 3 графа «воинская часть» отсутствовала.
Всего по спискам погибших во 2-м лазарете (главный врач — доктор М. Ю. Чуловский) учтено 1 119 человек, у которых указаны наименования воинских соединений и частей (подразделений). Так, в списках упоминаются номера 6 армий (11 человек); 35 стрелковых дивизий (51); 401 стрелкового полка (873); 34 артиллерийских полков (35). В кавалерийских частях служил 21 человек, в воздушно-десантных частях — 12, в других частях и подразделениях — 129.

К сожалению, неизвестно, при каких именно обстоятельствах Списки погибших пленников, составленные за семь неполных месяцев 1942 г., попали в руки Смерша 33-й армии. Где страшные от- четы за остальные месяцы существования «Дулага-184», списки умерших в других пересыльных лагерях в Вязьме (если они велись в той обстановке)? Как и кем были сохранены Списки вяземского лагеря «Дулаг-184»?
Военнопленных фашисты успели вывезти из Вязьмы до прихода Красной армии в другие лагеря, в том числе находящиеся в странах Третьего рейха. Перед отступлением из города в марте 1943 г. фашисты взорвали все лагерные постройки и заминировали подходы к лагерю. Город практически сожгли. Ди- ректор вяземского дома культуры рассказывал: «Когда сюда вошла Красная армия, город было невозможно узнать. С 11-го на 12 марта немцы подорвали всё. Улицу за улицей. Дом за домом. Весь город можно было видеть насквозь. Вязьмы не было. Из пяти с половиной тысяч домов в конце остался 51 дом. Солдаты даже отравили колодцы. Насыпали туда цианиды. Вокруг Вязьмы было найдено 23 массовых захоронения!» (Из книги Пауля Коля «Война немецкого вермахта и полиции 1941–1944. Воспоминания выживших советских граждан», 1995).
Ещё раз напомним, что в настоящее время Списки погибших узников хранятся в Центральном архиве Министерства обороны РФ (г. Подольск): 9 отдел, дело 101-1555-1 за 1943 г. (входящий No 46925с за 1943 г.; Донесение о потерях — ЦАМО РФ. Ф. 58. Оп. 18001. Д. 1220).

Источники
1. ЦАМО РФ. Ф. 58. Оп. 977525. Д. 151. Л. 1–3.
2. ЦАМО РФ. Ф. 56. Оп. 12220. д. 65. С. 9; Ф. 58. Оп. 18001. Д. 1200. Л. 425.
3. ЦАМО РФ. Ф. 33. Оп. 11459. Д. 447, исх. 602114; ЦАМО РФ. Ф. 58. Оп. 18001. Д. 1220, Дон. No 46925с. от 25.11.1943. Л. 227.


Вернуться к началу
СообщениеДобавлено: Чт фев 28, 2019 15:16 15 
Не в сети
Поисковик

Зарегистрирован: Сб мар 24, 2012 16:04 16
Сообщения: 1413
ИСТОРИЯ БРАТСКИХ ЗАХОРОНЕНИЙ И СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ
ПАМЯТНЫХ МЕСТ В ВЯЗЬМЕ


Для погребения военнопленных, умерших на основной
территории размещения узников «Дулага-184», в лазаретах, на
территории города и др., из числа военнопленных были созданы
особые санитарные команды «могильщиков» или группы по
уборке трупов. Учитывая то, что лагерь располагался на большой
территории и погибших было огромное количество (десятки тысяч
за 17 месяцев существования лагеря), таких групп было много.
Бывшие узники вспоминали: «…каждое утро со всех этажей
вытаскивали крючьями умерших и складывали в кучу у выхода.
В других лагерях, где привелось побывать отцу, для вытаскивания
покойников были тележки, здесь выволакивали просто так.
Некоторые еще шевелились, но всех потом вывозили куда-то хоронить.
Занимались этим бригады из заключенных» (П. А. Мошарев).
В зимнее время тела погибших складывались около лагерного
забора, чтобы весной эти огромные груды человеческих
тел «захоронить».
До нас дошли списки узников «Дулага-184», умерших в январе-феврале
1942 г., составленные и подписанные «санитаром по
уборке трупов Корюкиным» (так он подписывался под списками
погибших), как правило, с весьма неполными данными о них. Из
248 листов со списками погибших в лазарете № 1 И. А. Корюкиным
написаны 46 (почти пятая часть от общего количества). Это означает,
что списки вели не только врачи в лазаретах, но и санитары-могильщики.
Сам Иван Алексеевич Корюкин, 1898 г. р., уроженец
Ивановской области, красноармеец, умер 21 сентября 1942 г. в
лазарете № 1. Поэтому имена людей, указанных в его списках, ориентировочно
причисляем к спискам погибших в лазарете № 1.
https://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=80336394

Могилы для погребения рыли сами военнопленные под охраной полицаев.
На фотографиях вяземского лагеря, сделанных во время его существования,
видны страшные картины захоронений умерших военнопленных
и гражданского населения. Фотографии были представлены
советской стороной на Нюрнбергском процессе в качестве
обвинения фашистским извергам в уничтожении советских
людей.
[ img ]
[ img ]
[ img ]

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 2 ноября
1942 г. была образована Чрезвычайная государственная комиссия
по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских
захватчиков и их сообщников и причиненного ими
ущерба гражданам, колхозам, общественным организациям, государственным
предприятиям и учреждениям СССР (ЧГК). Указ
предусматривал, что в задачу ЧГК входит «полный учет злодейских
преступлений нацистов и причиненного ими ущерба советским
гражданам и социалистическому государству, установление
личности немецко-фашистских преступников с целью
предания их суду и суровому наказанию; объединение и согласование
уже проводимой советскими государственными органами
работы в этой области». Комиссии предоставлялось право
поручать надлежащим органам производить расследования,
опрашивать потерпевших, собирать свидетельские показания и
иные документальные данные, относящиеся к преступным действиям
оккупантов и их сообщников на территории СССР. Акты
и сообщения ЧГК стали одним из важнейших доказательств обвинения
в Нюрнберге.
В марте 1943 г. сразу после освобождения Вязьмы было проведено
обследование территории «Дулага-184» с массовыми захо-
ронениями военнопленных по Кронштадтской улице, а также захоронения
гражданского населения на Фроловском и Еврейском
кладбищах. Как следует из официального акта от 20 марта 1943 г.
о зверствах фашистов на территории Вяземского района, подписанного
157 жителями города, только в районе пересечения улиц
Репина и Кронштадтской было обнаружено и вскрыто 45 погребальных
рвов, 100 метров длиной и 4 метра шириной. В акте сообщалось,
что «такие же рвы были обнаружены на Фроловском и Еврейском
кладбищах», однако там количество рвов в акте не указывалось.
При вскрытии могил на Фроловском кладбище было
установлено, что только в одной могиле похоронено свыше 3000
человек, в том числе много женщин и детей. Трупы носят на себе
явные следы пыток.
В акте было названо примерное количество советских людей
(военнопленных и мирных граждан), погибших в г. Вязьме от
рук оккупантов, подтвержденное примерно через год в акте от 19
июня 1944 г. о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в период
временной оккупации г. Вязьмы, составленном на основании
тех же свидетельских показаний 157 жителей г. Вязьмы, — более 30
тысяч человек [1].
В 1945 г. данные по общему числу погибших советских военнопленных
и мирных граждан в г. Вязьме были неожиданно
уточнены Смоленской областной комиссией по установлению и
расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и
их сообщников и причиненного ими ущерба гражданам, колхозам,
общественным организациям, государственным предприятиям
и учреждениям СССР. В отчете комиссии называется новая
цифра: в Вяземском лагере военнопленных истреблено 15
тыс. человек, в два раза меньше, чем констатировалось в первых
двух актах [2].
Длительное время многие вязьмичи, а особенно приезжие
люди, воспринимали данные о количестве военнопленных и мирных
граждан, погибших в нацистских лагерях Вязьмы, как должное.
Были официальные акты от 20 марта 1943 г. и 19 июня 1944 г.
о зверствах фашистов на территории Вяземского района. И все
было бы тихо и ладно, пока приехавшие в 2008 г. в Вязьму поклониться
могилам своих отцов и дедов родственники павших
не увидели на огромном пустыре лишь символическую памятную
стелу с колоколом возле облезлого бетонного забора мясокомбината.
Напрашивался естественный вопрос: куда делись масштабные
захоронения?

[ img ]
[ img ]

Через три года такой же вопрос прозвучал у бывшего лазарета
№ 1 на Красноармейском шоссе, куда родственники и поисковики
пришли осенью 2011 г. По документам вяземского городского архива
на 1952 г. там было зафиксировано 37 погребальных рвов. На
местах массовых захоронений великомучеников не было даже символического
памятника. Только бурьян и городская свалка.
Утрачены были братские могилы на ВЗСП, где размещался лазарет
№ 2.
Помня и скорбя о судьбах защитников Отечества, принявших
мученическую гибель от рук фашистских нелюдей, мы повторно
приведем некоторые свидетельства бывших узников и очевидцев,
в том числе свидетельства с немецкой стороны, о массовой
гибели военнопленных и мирных жителей в вяземских лагерях
смерти.

Дитер Поль, немецкий историк (книга «Управление Вермахта»):
«В конце октября 1941 года в лагере содержалось 27 тысяч
военнопленных, а к началу ноября — 34 тысячи красноармейцев.
Несмотря на постоянную отправку военнопленных в стационар-
ные лагеря и уходящие колонны, количество военнопленных в этом
лагере было слишком большим. Ежедневно умирало от 60 до 100
военнопленных, что составляло примерно 2 процента»**
**Сведения относятся к «Дулагу-231».

В «госпиталь», по воспоминаниям М. М. Шейнмана, находившегося
в вяземском «госпитале» с ноября 1941 г. по 12 февраля 1942 г.,
попадали немногие — большинство гибло в лагере.
«По свидетельству врачей, работавших тогда в „госпитале“
и в лагере, — пишет М. М. Шейнман, — за зиму 1941/42 года в Вяземском
лагере умерло до семидесяти тысяч человек»**
**Воспоминания М. М. Шейнмана представляют собой глубокое исследование преступной
политики уничтожения нацистами советских военнопленных в лагерях смерти.
Автор, с 1941 г. прошедший ад немецко-фашистских лагерей, много лет занимался
сбором и обобщением документальной информации о немецком плене. Исследования
М. М. Шейнмана были опубликованы советскими писателями В. Гроссманом и И. Эренбургом
в так называемой «Черной книге» — одной из первых книг о преступлениях фашизма
по отношению к советским военнопленным.


Бывший узник «Дулага-184» A. M. Согрин свидетельствует:
«Только после войны стало известно, что в вяземском лагере находилось
свыше 75 тысяч военнопленных!».

«Могил было много, и клали людей сотнями. Они тянутся
от мясокомбината до Кронштадтской улицы» (из воспоминаний
вязьмички Кашиной Валентины Александровны).

Алексей Кислицын: «Количество военнопленных, прошедших
через „Дулаг-230“, судя по документам, — огромно. Около двухсот
тысяч человек» (по немецким архивным материалам 4-й танковой
армии).

Из статьи В. Антонова «Вязьма сегодня» в газете «Известия» за
20.04.1943: «Каждый день из лагеря выносили множество трупов,
а часто вместе с трупами бросали в яму еще живых людей. Голод
и холод косили пленников не хуже немецкой пули… Молча обходим
мы с Сергеем Алексеевичем полуразрушенные корпуса… Спускаемся
в подвальное помещение. Под ногами хлюпает вода. В этой воде
заживо гнили пленные. Попавшие в страшный подвал через неделю,
самое большее через две переселялись на кладбище. Оно тут
же рядом, на пустыре. Огромные насыпи, метров десять-пятнадцать
шириной и метров шестьдесят — сто в длину…». Эти свидетельства
более чем соответствуют сведениям акта от 20 марта
1943 г. о зверствах фашистов в районе пересечения улиц Репина и
Кронштадтской в Вязьме, огромных погребениях погибших.

«Лагерь для военнопленных был превращен в лагерь смерти,
откуда ежедневно вывозилось по 200–250 трупов» (из воспоминаний
Елены Константиновны Ширшиной работавшей в «русской
больнице» в оккупированной Вязьме).

«Кто устроился где-то в уголке, многие прямо под окнами —
замерзали, погибали сотнями» (из воспоминаний Г. А. Хольного).

«В Вязьме были жуткие условия, период неописуемых страданий,
голод, холод, издевательство, массовые заболевания среди военнопленных
и огромная смертность. Ежедневно хоронили по 200–
250 человек. …В Вязьме в тот момент было больше 25 тысяч наших
пленных» (из воспоминаний И. А. Ивкина на октябрь 1941 г.)

«Медицинской помощи здесь никакой нет, раненые умирают
сотнями в день, дизентерия и инфекционные болезни сведут всех
в могилу. С мертвых и умирающих снимают одежду» (из воспоминаний
В. Н. Шимкевича).

Предполагается, что самая высокая смертность была в лагере
в период с октября по декабрь 1941 г., когда, по некоторым сведениям,
в нем ежедневно погибало до тысячи человек в сутки.

При ознакомлении с воспоминаниями бывших военнопленных
выясняется, что загнанные в Вязьму узники находились в вяземских
лагерях до «эвакуации» на запад как минимум от 7–9 дней
(при полном отсутствии питания и воды, острой медицинской помощи)
до полутора-двух и более месяцев [3]. В условиях ранней холодной
зимы 1941/42 гг. и в последующие месяцы это приводило к
массовой смертности людей непосредственно в самой Вязьме. Тем
более что большинство военнопленных были тяжело ранены, контужены,
больны.
Пусть окончательную цифру погибших в нацистских лагерях
Вязьмы никогда не назвать. Но о количестве человеческих потерь в
Вязьме за историков говорят сами люди. Выжившие бывшие пленники.
Местные жители военного и первого послевоенного времени.
Сами немцы в своих официальных документах и книгах. Количество
погибших в вяземских лагерях смерти, по нашему мнению,
значительно превышает цифру в 30 тысяч человек. Оценка истинных
потерь требует детального изучения и экспертизы историков профессионалов.

В свете демонстративного игнорирования солдатских могил
в Вязьме особенно неуместным выглядит создание на смоленской
земле в Духовщине на площади более пяти гектаров крупнейшего
в России, а в будущем — и в мире, сборного немецкого кладбища.
Только из Вязьмы туда под гранитные плиты были перезахоронены
эксгумированные останки сотен немецко-фашистских захватчиков,
имена которых сохранились в документах вермахта.
Александра Степановна Лаврова, председатель Оргкомитета
родственников «Вяземский мемориал», с горечью отмечает: «Нас,
родственников защитников Отечества, оскорбляет то, что рядом
на Смоленщине идут преобразования. В Духовщинском районе
обустроили сборное кладбище немецких солдат. В то время
как в Вязьме лежат десятки тысяч наших защитников — советских
воинов, могилы которых никак не обозначены, а то и попраны.
Пример тому — территория немецкого пересыльного лагеря
„Дулаг-184“, транзитных лагерей № 230 и 231».

Защитите защитников!
Ветром горьким повеяло над полями седыми.
Что ты с нами наделала, ах, Россия, Россия.
Мы ложились десятками под фонтанами пыли.
Мамы плакали, плакали, а внуки забыли?
Мы не стали героями, не успели мы просто.
Двадцать лет только пройдено от рожденья к погосту
Из Москвы и из Питера, из Рязани, Сибири…
Нас на фронт гнали литеры… Ах, Россия, Россия.
А теперь что же? Пройдены, как глава на уроке?
Что ты делаешь, Родина? ЧТО стоит на пороге?
ЗАЩИТИТЕ ЗАЩИТНИКОВ! Не в Эстонии, право,
Сапогами политиков бьет по лицам держава.
ДА! Мы кости… мы прошлое… но мы были, МЫ БЫЛИ!
Эх, грошовое… пошлое… Эх, Россия, Россия.
Алексей Кислицын

1 ноября 1945 г., в соответствии с постановлением Совета народных
комиссаров СССР № 2722 «О мероприятиях по восстановлению
разрушенных немецкими захватчиками городов СССР»,
разрушенный, обезлюдевший город Вязьма был включен в число
15 городов, подлежащих первоочередному восстановлению. Город
поднимали в прямом смысле слова из руин. Учетом воинских захоронений
при этом занимался Вяземский отдел городского коммунального
хозяйства.
Однако после завершения работы Чрезвычайной государственной
комиссии в Вязьме официально не было создано ни одной
строгоохранной зоны в местах массовых погребений узников лагеря.
Это привело к тому, что на местах захоронений практически
сразу началась интенсивная жилая застройка, проведение городских
пешеходных и проезжих дорог. К сожалению, такое положение
было характерно и для многих других освобожденных от захватчиков
городов и других населенных пунктов России.
В это же время с 1944–1945 гг. начал свою работу вяземский
мясокомбинат, поначалу размещенный в автомобильном гараже
недостроенного авиационного завода по ул. Репина: в тех же помещениях,
где страдали и умирали пленные защитники Родины, были
организованы загоны для передержки скота, скотобойня, мясожировой
цех и пр. Несомненно, принятие такого решения исходило
из необходимости немедленно запустить производство, нужное
для воюющей Красной армии, населения городов, а других помещений
в разрушенной Вязьме, видимо, не было. Однако впоследствии,
когда такие возможности появлялись, кощунственная ситуация
не поменялась.
Тем не менее вопрос увековечения памяти защитников Отечества
не сходил с повестки дня, поднимался вяземским райвоенкоматом,
обсуждался на заседаниях исполкома городского Совета
народных депутатов трудящихся и горкома ВКП(б). Так, в Вяземском
городском архиве краеведом И. Д. Музыченко несколько лет
назад были найдены документы за 1952–1954 гг.: в материалах отдела
коммунального хозяйства исполнительного комитета городского
Совета депутатов трудящихся обнаружилась папка «Материалы
по состоянию воинских братских кладбищ (схемы и списки
захороненных) за 1952 г.». Прилагался перечень захоронений воинов,
погибших при обороне и освобождении города, и военнопленных,
отмечалось неблаговидное состояние братских могил. Давались
распоряжения по благоустройству захоронений, прилагались
схемы их расположения (сохранилась только одна из схем захоронений
— на ВЗСП) [5]. (См. документ в приложении.)
В дальнейшем, вплоть до 1980 г., территория незастроенных и
не попавших под частные огороды мест массовых захоронений узников
«Дулага-184» и других немецких транзитных лагерей в Вязьме
благоустраивалась. У мясокомбината, лазаретов № 1 и 2 братские
могилы были облагорожены, установлены памятники, разбиты
клумбы, посажены деревья. Учащиеся вяземских школ № 2 и
№ 5, коллективы предприятий, горожане ухаживали за братскими
могилами. Возле памятников на улице Репина и Красноармейском
шоссе проводились торжественные памятные мероприятия,
школьников принимали в пионеры. В Вязьму из далеких мест приезжали
бывшие узники, подпольщики, партизаны: рассказывали о
пережитом в фашистских лагерях смерти, встречались с жителями
района и города, с которыми вместе плечом к плечу боролись
с захватчиками. В Вяземском краеведческом музее хранятся письма
бывших военнопленных и партизан, адресованные детям и молодежи
г. Вязьма.
Приходили к братским могилам в горьких слезах и местные
жители — осиротевшие дети, вдовы, матери, сестры, у которых
родные погибли в вяземских лагерях.
С исключительной ответственностью шефствовала над захоронениями
у мясокомбината средняя школа № 2, директором которой
была участница Великой Отечественной войны Нина Ивановна
Кобзарь. Руководила всеми работами старшая пионервожатая
школы Валерия Евгеньевна Гаврилова, возглавлявшая
движение вяземских красных следопытов, создательница школьного
музея. Школьники вместе с учителями ухаживали за братскими
могилами, пропалывали траву, сажали цветы, совершенно преобразив
это полузаброшенное место. Велась обширная переписка
с ветеранами.

[ img ]

Однако осенью 1980 г. произошло чудовищное. В соответствии
с так называемым генеральным планом развития и благоустройства
города руководство г. Вязьмы принимает решение о перезахоронении
останков погибших военнопленных и мирных граждан
(десятков тысяч!) из братских могил на пересечении ул. Репина
и Кронштадтской и у 1-го лазарета на Красноармейском шоссе на
городские Фроловское и Екатерининское кладбища, что формально
и состоялось с 20-го по 25 октября 1980 г. Памятники защитникам
снесли, братские могилы разровняли бульдозерами. Старожилы
Вязьмы свидетельствуют: «Прислали солдат, поверхностно
вскрыли две-три могилы и в нескольких гробах условно „перезахоронили“
все кладбище (у лазарета № 1). Затем бульдозерами переутюжили
оставшиеся могилы (более 30). Кости и черепа валялись
везде, останки размывались дождями…» [6].
Все это вызвало резкий протест жителей города, у многих из
которых там были погребены родные, ветеранов войны, образовательных
коллективов.
Жительница г. Вязьмы Галина Ниловна Люзина вспоминает:
«Мой отец, Люзин Нил Дмитриевич, 1917 г. р., участник Великой
Отечественной войны, инвалид I группы (воевал на Кавказе
и на Украине, был ранен и контужен), присутствовал при
этом варварском уничтожении воинского кладбища и всячески
пытался остановить вакханалию. После этого ему вызывали
„скорую“. На следующий день он позвонил горвоенкому и спросил
его: „За что вы так поступили с захоронениями солдат?“. На
что получил ответ: „Что ты беспокоишься, ведь там лежат
предатели“. Этот ответ так возмутил отца, что он стал писать
во все инстанции с требованием восстановить захоронения.
Благодаря его обращениям в Вязьму из Смоленска приезжала
комиссия — разбирались, фотографировали. Выяснилось, что
землю с массовыми погребениями защитников Отечества планировалось
отвести под строительство пятиэтажного дома. Глумление…

"Вернувшись в Вязьму в 2004 г. после длительного
отсутствия и разбирая домашний архив, я нашла эту переписку
и стала расспрашивать мать о тех событиях. Затем пошла
и посмотрела, что осталось от захоронений. И мне стало
нехорошо. Я увидела настоящую помойку, заросли, там выгуливали
собак, вешали белье — и все это на солдатских костях!
…В 2009 г. я была на приеме у мэра города Семейкина В., но грамотного
и внятного ответа не получила, одни отписки… Возникает
вопрос: кто же мы? Почему 30 лет позволяем глумиться
над останками советских солдат? И это все происходит в Городе
воинской славы? Почему мы любим выступать, обещать и
ничего не делать? Ошибки, даже чужие, надо уметь исправлять.
Иначе мы не люди, а нелюди» [7].

Об этом же писал и Николай Иванович Романов, старожил
Вязьмы: «Школа № 5 следила за захоронением, там принимали в
пионеры и т. д. Но в 1979 г. стали строить магазин № 36 и бульдозером
братскую могилу снесли, черепа покатились, и пацаны давай
играть в футбол… Люди повозмущались, а потом написали в
газете, что снесли братскую могилу в общую братскую могилу на
Фроловское кладбище… Это сейчас Лютовский овраг засыпан, а
так каждый год и школьники, и с производства ходили перезахоранивать
трупы»… [8]

«Перезахоронение» и ликвидация памятника павшим у мясокомбината
вызвали такой протест жителей, особенно коллектива
школы № 2, что властям пришлось установить на месте снесенного
памятника другой (две стелы с колоколом), без внесения его в городской
реестр памятников истории и культуры. Однако захоронения
узников там до сих пор не обозначены.
На территории ВЗСП также было проведено чисто символическое
перезахоронение останков погибших. Акты всех проведенных
перезахоронений отсутствуют.

В настоящее время места размещения военнопленных и мирных
жителей в немецких лагерях Вязьмы в годы войны, расположения
массовых захоронений узников находятся, согласно воспоминаниям
старожилов и краеведов:
1. У мясокомбината (ныне ООО «Супрема-Агро») в районе
улиц Репина и Кронштадтская, где на месте недостроенного авиационного
завода находилось центральное место содержания военнопленных
в Вязьме. 21.07.2014 силами РВИО установлен мемориал.
2–4. На территории современных предприятий города, где
предположительно до войны также строились корпуса авиазавода:
машиностроительного завода (места захоронений утрачены,
установлена часовня), автотранспортного предприятия «Автоколонна
1134» и вяземского хлебозавода**
**Наличие массовых захоронений на территории хлебозавода подтверждает обнаружение
в 1991 г. при проведении земляных работ останков 300 советских военнопленных,
которые были эксгумированы и перезахоронены вяземским отрядом «Поиск» на
Поле памяти под Вязьмой (руководитель отряда — А. В. Никитин).
Несколько лет назад на территории хлебозавода был построен мебельный магазин,
здание которого устанавливалось на сваях, без рытья котлована, без предварительного
обследования места и, как нам сообщили в городской администрации, без официального
разрешения органов власти.

5. У бывшего лазарета № 1 (между ул. Маяковского и Красноармейским
шоссе, в районе современного здания железнодорожной
СЭС). На этой же территории находятся, кроме погребений
военнопленных и мирных жителей — жертв вяземских пересыльных
лагерей, могилы воинов, умерших от ран в работавшем до прихода
фашистов советском госпитале.
6. На территории бывшего маслозавода № 3 (ныне Вяземский
завод синтетических продуктов — ВЗСП), где находился в годы оккупации
лазарет № 2. В 2009–2016 гг. на территории предприятия
установлена часовня, оформлено место для возложения цветов.
7. Возможно, на территории сквера С. Савицкой — предполагаемом
месте расположения лазарета № 3.
8–9. На территории довоенных предприятий города — льночесальной
фабрики, кожевенного завода. Возможные захоронения утрачены.
10. В районе бывших военных складов взрывчатых веществ (ул.
Ленина, Воинов-интернационалистов, Строителей, вероятно, дома
инвалидов и Вяземского Выставочного центра (бывший льнокомбинат).
Старожилы пишут: «…там работали советские военнопленные,
но в чем-то они провинились, и много пленных расстреляли
и похоронили на Воскресенском кладбище в братской могиле.
Но памятник увезли, а кладбище бульдозерами в карьер спихнули,
построили дома. Это напротив тюрьмы». Захоронения утрачены.
11. На территории бывшего лагеря военнопленных «Дулаг-230»
(«Вязьма-Норд», Nord-Bahnhof — «Северный вокзал») в районе
улиц Новоторжская, Зеленая. Захоронения утрачены.
12. Здесь же, на станции Новоторжская, в 3 км от Вязьмы, с
7 июля по 5 октября 1941 г. до оккупации располагался первый
сортировочный эвакогоспиталь Западного фронта № 290. В двух
больших складских помещениях были организованы перевязочные:
для ходячих раненых и для носилочных. Операционный
блок располагался в здании довоенного гарнизонного госпиталя
рядом с маслозаводом. Неподалеку находились госпитальные захоронения,
в которых похоронены, возможно, сотни наших воинов,
умерших от ран в госпитале. Медики работали в сложнейших
условиях под бомбежками вражеской авиации. Только за август
1941 г. госпиталь принял 64 тысячи раненых! [9]
В 2013 г. места захоронения погибших были указаны членам
Оргкомитета «Вяземский мемориал» старожилами Новоторки,
о чем было написано руководству г. Вязьмы. Но никаких
дальнейших действий не последовало.
В период оккупации полуразрушенные строения, где размещался
СЭГ № 290, были использованы для размещения военнопленных.
Места их погребения также утрачены.
13. На въезде в Вязьму со стороны трассы Москва — Минск
с левой стороны под открытым небом размещался временный лагерь
военнопленных [10].
14. Фроловское кладбище. Установлен памятный знак в честь
погибших и умерших военнопленных и мирных жителей в годы немецкой
оккупации Вязьмы.
15. Бывшее Воскресенское кладбище. Улица Парковая, 1-й, 2-й,
3-й Северные переулки. Территория находится под жилой застройкой.
16. Бывшее Еврейское кладбище. Улица Новоторжская. Территория
не обозначена.
Данные сведения могут корректироваться с выявлением других
мест погребений защитников Отечества.

Нельзя не назвать места содержания военнопленных и мирных
граждан в ближайших от Вязьмы деревнях, в первую очередь в д.
Лосьмино (в 17 км от Вязьмы) Кайдаковского с/п, где пленники со-
держались в здании местной церкви, в школе и в районе ж/д станции
Лосьмино, там же рядом находились их братские могилы. Лагеря
военнопленных существовали близ дер. Волково Масловского
(ныне Андрейковского) с/п под открытым небом в чистом поле;
в деревне Комягино Новосельского с/п — в совхозных конюшнях.
Возможные захоронения утрачены.

Плановое обследование территории Вязьмы с целью выявления
мест братских погребений в городе не проводилось. Исключение
— состоявшаяся в 1999 г. в районе мясокомбината
Межрегиональная «Вахта памяти», в ходе которой поисковиками
под бетонным забором мясокомбината было обнаружено
захоронение погибших. На отчетной схеме поисковиками отмечены
и другие погребения. В ходе работ были эксгумированы
останки 153 узников. Останки во рвах находились в органическом
состоянии из-за большой глубины и плотности захоронений,
наличия грунтовых вод. Вяземским поисковым отрядом
«Поиск» (командир Никитин) был обнаружен смертный медальон
красноармейца Дронова Антона Васильевича, 1919 г. р.,
уроженца Тульской области, «р-н Тепло-Огаревский, с/с (Д?)».
Призывался Московским РВК («Сокол»). Московский адрес семьи:
«Зуева Ида Васильевна, г. Москва, (Бот) р-н, улица, дом
№ (2/3)». К сожалению, родственников Антона Дронова найти
пока не удалось. Эксгумированные останки 153 человек были
захоронены возле бетонного забора в двух могилах у символического
памятника с колоколом. На момент приезда родственников
погибших воинов в 2008 г. эти могилы находились в полузаброшенном
состоянии.
В 2011 г. после обращения к властям г. Вязьмы родственников
погибших местные поисковики в присутствии представительницы
администрации вновь частично обследовали все ту же территорию
вокруг стелы-памятника. Наличие захоронений подтвердилось
[11].
С воссозданием в 2012 г. указом президента Российской Федерации
Владимира Владимировича Путина Российского военно-исторического
общества пробить лед равнодушия удалось советнику
председателя Общества Р. И. Мединскому.
В 2014 г. после обращения родственников и поисковиков в
РВИО в Вязьме был установлен единственный в своем роде памятник
жертвам вяземских транзитных лагерей — мемориал, созданный
трудами Российского военно-исторического общества под
председательством министра культуры РФ Владимира Ростиславовича
Мединского и установленный накануне Дня памяти и скорби 21 июня 2014 г. Автором мемориала является замечательный
скульптор, Народный художник России, академик Российской
академии художеств Салават Александрович Щербаков.
Работы производили его заместитель М. Ю. Лапин, архитекторы
Г. А. Ишкильдина, А. Г. Канавец и Н. Р. Воронова, устанавливал
постамент и обустраивал прилегающую территорию А. В. Сокрутницкий
(г. Гагарин).
Литье для памятника осуществлялось в подмосковном Жуковском,
гранитная плита заказана в Санкт-Петербурге, бетонные основания
— в Смоленске, фундамент — в Вязьме, а бронзовый рельеф
— в Москве. Все элементы конструкции весят около 20 тонн!
Монумент в память о жертвах немецкого пересыльного лагеря
под Вязьмой получился документальным: три бетонные стелы
высотой 3–4 метра. На центральной стеле в бронзовом рельефе
застыла группа людей — солдаты, мирное население, все, кто погиб
здесь. Позади просматриваются ели, лагерная вышка, и все это
обрамляют рассыпанные летящие снимки людей — 60 подлинных
фотопортретов погибших.
По словам С. А. Щербакова, «У этого памятника есть возможность
развития. Очень важно, чтобы родственники это понимали.
Этот монумент возник довольно быстро. Мы встретились
с теми, кто эту тему хорошо знает, чтобы понять, как это должно
быть. Мы погружались в чувства этих людей. Такие памятники
нужны не столько тем людям, которые здесь захоронены, они
нужны нашим детям, внукам. Я бы хотел сказать большое спасибо
тем, кто эту память десятилетиями вытаскивал, сохранял и донес
до сегодняшнего дня. Хочу сказать спасибо от нашего творческого
коллектива за оказанную нам честь. Очень важно вспомнить
сегодня всех этих людей, потому что это мы с вами и есть — только
70 лет назад».
Выполненная Российским военно-историческим обществом
работа — это только первый этап возвращения дани
памяти безвременно ушедшим людям. Благоустройство мест
массовых захоронений пленных лагеря «Дулаг-184» в г. Вязьме
должно продолжиться. А пока растут горы живых цветов,
возлагаемых к мемориалу людьми всех возрастов — от малого
до старого.

Источники
1 «Все судьбы в единую слиты… (По рассекреченным архивным документам.
К 60-летию освобождения Смоленщины от немецко-фашистских
захватчиков). Смоленск, 2003. С. 98–101.
2. ГАСО. Ф. 1630. Оп. 2. Д. 209. Л. 28.
3. По воспоминаниям М. М. Шейнмана, Б. И. Шлячкова и других бывших
узников лагерей военнопленных в Вязьме.
4. Вяземский городской архив. «Материалы по состоянию воинских
братских кладбищ (схемы и списки захороненных) за 1952 г.» (Ф. № 260.
Оп. 1. Ед. хр. 52а).
5. Там же.
6. Воспоминания местной жительницы Г. Н. Люзиной // Архив МАОПО
«Народная память о защитниках Отечества» и Оргкомитета «Вяземский
мемориал».
7. Там же.
8. Воспоминания старожила Н. И. Романова (там же).
9. URL: http://www.proza.ru/2012/04/23/1348; URL: https://komkur.info/
history-of-bobruisk/oskolki-vojni.
10. Воспоминания старожила г. Вязьма Н. И. Романова // Архив МАОПО
«Народная память о защитниках Отечества» и Оргкомитета «Вяземский
мемориал».
11. Отчеты обследования части территории у мясокомбината Смоленским
центром «Долг» в 1999 г., 2011 г.


Вернуться к началу
СообщениеДобавлено: Вт мар 05, 2019 19:42 19 
Не в сети
Поисковик

Зарегистрирован: Сб мар 24, 2012 16:04 16
Сообщения: 1413
СПИСКИ ВОЕННОПЛЕННЫХ И МИРНЫХ ЖИТЕЛЕЙ, ПОГИБШИХ
В НЕМЕЦКИХ ПЕРЕСЫЛЬНЫХ ЛАГЕРЯХ ГОРОДА ВЯЗЬМА


Нет, без вести я не пропал,
Я ранен был и в плен попал.
И я не сдался, видит Бог!
Сражался я, покуда мог!
И. А. Медведков,
узник фашистских концлагерей

Ниже впервые публикуются списки жертв немецкого пересыльного
лагеря военнопленных «Дулаг-184», составленные по
конкретным местам их трагической гибели в лазаретах № 1, 2, 3.
Списки подготовлены для дальнейшего их размещения на мемориальных
плитах Вяземского мемориального комплекса Ольгой
Смольяниновой (г. Липецк).
Информация о погибших в данном случае дается минимальная
— фамилия, имя, отчество человека, год его рождения и наименование
территории, откуда он был призван на защиту Родины
в годы Великой Отечественной войны.
Персональные данные погибших установлены поисковиками
в результате многолетней кропотливой работы с архивными документами
ОБД «Мемориал».
1239 человек в лазаретных записях значатся «неизвестными»,
так как были доставлены в бессознательном состоянии и без документов.
Эти сведения также будут отражены в списках мемориальных
плит по каждому лазарету.
В списки не включены имена узников, погибших позднее в
других немецких лагерях военнопленных, бежавших из плена
и продолжавших сражаться с фашистами в составе партизанских
отрядов и частей РККА. Не включены имена бывших узников
«Дулага-184», которым посчастливилось, не смотря на
все пережитые лишения, вернуться на родину, к своим родным
и близким.
Таких выявлено двадцать один человек. Среди них уроженцы
Республики Башкортостан (из пяти человек вернувшихся
четверо после побега из плена воевали в рядах РККА), Чувашской
и Удмуртской Республик, Республики Хакасия, Пермско-
го края, Белгородской, Владимирской, Ивановской, Кировской,
Московской, Рязанской, Свердловской, Тамбовской, Тверской
областей.
Десять человек, занесенных врачами «Дулага № 184» в списки
умерших узников, бежали из фашистских застенков, отважно
воевали в составе партизанских отрядов и частей РККА на территории
Смоленской и Брянской областей, на территории Белоруссии,
на Южном фронте, в самой Германии. Погибли в боях с
захватчиками.
Четырнадцать человек, указанных в похоронных списках лазаретов,
пройдя страшный мученический путь, погибли от истощения
и болезней в других немецких лагерях военнопленных, в том
числе в «Шталаге-336» (Каунас-Кальвария, Литва), «Шталаге-342»
(г. Молодечно Минской обл.), «Шталаге-352» (Масюковщина, под
Минском), «Шталаге-XI B» (Фаллингбостель, Германия). Красноармеец
612-го стрелкового полка 144-й стрелковой дивизии Храповицкий
Михаил Семенович из д. Могилево Пречистенского (ныне
Духовщинского) р-на Смоленской области, в ноябре 1941 г. раненым
попал в плен под г. Звенигородом Московской области, был
внесен в списки лазарета № 2 как умерший 30 января 1942 г. Однако
после вяземского лагеря он прошел еще несколько лагерей
смерти — находился в лагере Нюрнберг-Лангвассер, в «ШталагеIX
B» (близ города Бад-Орб, земля Гессен, Германия). Умер 19 февраля
1945 г. в «Шталаге-IX B» (Дибург), совсем немного не дожив
до окончания войны и освобождения. Среди погибших в других немецких
лагерях смерти уроженцы Республик Башкортостан и Татарстан,
Владимирской, Кировской, Костромской, Липецкой, Московской,
Пензенской, Рязанской, Смоленской, Тверской областей,
Туркменистана и Узбекистана.
Имена всех этих людей были намеренно внесены врачами лазаретов
«Дулага № 184» в списки умерших с целью их возможного
спасения в дальнейшем. Но судьбы мучеников складывалась поразному.
Полные сведения о погибших в лазаретах «Дулага № 184» будут
опубликованы в последующем книжном издании, а также размещены
на сайте Российского военно-исторического общества. Но
уже сегодня на сайтах «Люди и война» и «Солдат.ру» можно ознакомиться
с большим объемом информации, связанной с исследовательской
работой по пересыльным лагерям военнопленных и
мирных граждан в Вязьме. Там можно увидеть все региональные
списки погибших с полными данными и со ссылками на первоисточники.

Лазарет № 1: г. Вязьма, Красноармейское шоссе
Он, как уже сообщалось, располагался в зданиях старинной,
начала XX века, больницы, построенной на средства знаменитых
купцов-фабрикантов Лютовых.
В годы Первой мировой войны «Лютовская» больница принимала
раненых с фронта.
Во время Великой Отечественной войны до оккупации города
захватчиками в зданиях больницы размещался действующий до
самого прихода немцев советский военный госпиталь, захоронения
умерших от тяжелых ран солдат и офицеров находились неподалеку,
списки погибших, возможно, сохранились в областном и
районном военкоматах.
В период оккупации с октября 1941 г. по март 1943 г. здесь находился
лазарет № 1 вяземского лагеря военнопленных, где умерли
от ран и истощения, невыносимых условий тысячи советских людей.
Немцы хоронили их в огромных рвах-траншеях, а также в глубоком
и длинном так называемом Лютовском овраге, находящемся
недалеко от корпусов. В документах вяземского городского архива
в материалах отдела коммунального хозяйства исполнительного
комитета городского Совета депутатов трудящихся, в папке «Материалы
по состоянию воинских братских кладбищ (схемы и списки
захороненных) за 1952 г.» (фонд № 260, оп. 1, ед. хр. 52а), сохранились
свидетельства о местах и состоянии захоронений советских
военнопленных в Вязьме.
Согласно документам, после освобождения г. Вязьмы в районе
лазарета № 1 находилось 37 погребальных рвов с останками
погибших. Состояние их длительное время было неблагополучным.
Вяземский военком полковник Васильев в своем письме от 2
июня 1952 г. № 1-1141 в адрес председателя Вяземского горисполкома
о состоянии братского кладбища у железнодорожной больницы
с беспокойством сообщает: «Проверкой на местах военных
кладбищ и могил офицерами РВК обнаружено следующее: …4. По
братскому кладбищу у жел[езнодорожной] больницы. Кладбище не
огорожено, по территории его проходит ряд тропинок в разных
направлениях, могильные ямы, подготовленные немцами для последующего
уничтожения советских людей, не зарыты и превращены
в мусорные ямы. Прошу немедленно заровнять ямы и не до-
пускать кладбище к засорению нечистотами. Приложение: схемы
две штуки только председателю горисполкома. Вяземский райвоенком
— полковник Васильев».
В последующем воинское кладбище было благоустроено, долгое
время за ним ухаживали вязьмичи, особенно большую работу
по уходу за захоронениями проводил коллектив школы № 5. Старожилы
рассказывают: «Кладбище здесь было огромное. После войны
умершим в лазарете воинам установили обелиск, облагородили
могилы, была определена территория захоронений, посажены деревья.
Шефство над захоронением взяла на себя вяземская школа № 5.
На все праздники школьники возлагали к могилам цветы, проводили
линейки, детей здесь принимали в пионеры. Родственники погибших
могли приехать к могилам, отдать дань памяти. …Было здесь зелено,
чистенько, аккуратно. Как в школьном саду…» (Г. Н. Люзина).
Однако в 1980 г. решением Вяземского горисполкома в целях
благоустройства города воинское кладбище было уничтожено,
часть останков погибших формально была перезахоронена на
Фроловское кладбище г. Вязьмы.
После протестов и обращений жителей Вязьмы по поводу сноса
в 1980 г. воинских кладбищ было принято постановление администрации
Вяземского района от 08.06.1998 г. № 302 «О создании в
Вяземском районе мемориальных зон» за подписью главы администрации
В. Атрощенкова. В реестре мемориальных зон значится и
район Красноармейского шоссе. Но только в 2012 г. принимается
постановление Вяземской районной администрации о предоставлении
муниципальному образованию «Вяземское городское поселение»
земельной территории площадью 3970 кв. м по Красноармейскому
шоссе, рядом со зданием ж/д СЭС (бывший «лазарет»№ 1)
для воссоздания мемориальной зоны, «размещения и обслуживания
места массового погребения советских воинов, умерших
от ран в госпитале».
Но вопрос о восстановлении и благоустройстве мемориальной
памятной зоны так и не решен.

Списки военнопленных и мирных граждан,
погибших в лазарете № 1

(по неполным Спискам погибших за январь, февраль, март,
июль, август, сентябрь, октябрь 1942 г.)
Согласно Спискам умерших в лазарете № 1 советских военнопленных
и гражданских лиц, в лазарете № 1 погибло 2372 человека.
Из них призванных из России — 1931 человек, из Украины — 251,
из Белоруссии — 71, из Казахстана — 47, из Киргизии — 28, из Абхазии
— 2, из Армении — 2, из Таджикистана — 4, из Туркменистана
— 5, из Азербайджана и Грузии — по 9 человек, из Узбекистана
— 13.
Наибольшее количество погибших в лазарете № 1, отмеченных
в Списках лазарета № 1, составили призывники Москвы (143 человека),
Московской области (124), Тверской области (104), Смоленской
области (104), Нижегородской области (74), Республики Башкортостан
(69)… Без адреса приведены имена 130 пленников
viewtopic.php?f=426&t=12473

Лазарет № 2 г. Вязьма, ул. 25 Октября, 55
Лазарет № 2 находился на территории бывшего
маслозавода № 3 г. Вязьмы, эвакуированного перед приходом немецких
оккупантов в Среднюю Азию, в полуразрушенных фашистами
зданиях предприятия. Умерших советских военнопленных
хоронили здесь же во рвах.
В настоящее время на территории бывшего маслозавода находится
ОАО «Вяземский завод синтетических продуктов» (производство
сырья для косметической и фармацевтической промышленности
и товаров бытовой химии): г. Вязьма, ул. 25 Октября, 55.
В Вяземском городском архиве сохранились документы о местах
захоронений военнопленных и мирных граждан на территории
бывшего маслозавода № 3, в которых приведена схема расположения
семи пронумерованных братских могил погибших узников,
обелиска и двух больших цветников, в центре которых были
установлены бюсты Сталина и Молотова.
Однако в письме вяземского военкома полковника Васильева
№ 1-1141 от 2 июня 1952 г. председателю Вяземского горисполкома
сообщалось:
«Проверкой на местах военных кладбищ и могил офицерами
РВК обнаружено следующее. По Братскому кладбищу при маслозаводе
№ 3. Надмогильные холмы не восстанавливались, потеряли
свое очертание, частью провалились. На могилах 1–6 растет
бурьян, а на могиле 7 посажены деревья. Решение исполкома,
обязывающее директора маслозавода привести в порядок
кладбище, до сего времени полностью не выполнено. В проводимом
благоустройстве сквера администрация завода надглумилась
над прахами погибших — могилы № 2 и № 5 уничтожены, а
на могиле № 1 сложен стройматериал. Представляю схему расположения
могил и прошу вас потребовать от директора маслозавода
№ 3 восстановления могил и ликвидации посадок на
них деревьев…».
Тем не менее работы по восстановлению и обеспечению сохранности
захоронений защитников Отечества проведены не были.
Через 15 лет, в 1967 г., при строительстве новых зданий и проведении
железнодорожной ветки на территории завода рабочие наткнулись
на утраченные массовые погребения военнопленных.
Были вызваны представители вяземского горвоенкомата. Часть
останков погибших была символически в четырех гробах перезахоронена,
предположительно, на Юбилейное кладбище г. Вязьмы.
Акта о перезахоронении в военкомате и архивах города и предприятия
нет. Большая часть останков воинов-великомучеников осталась
лежать под вновь построенными зданиями завода, засыпана
строительным мусором, залита бетоном.
В 2009 г. осенью в Вязьме для родственников военнопленных,
приехавших со всей России посетить могилы своих родных, впервые
было организовано посещение Вяземского завода синтетических
продуктов.
К настоящему времени на ВЗСП по инициативе прежнего директора
предприятия Владимира Петровича Короля возведена часовня
Покрова Пресвятой Богородицы в память о советских военнопленных,
«тех, кто испытывал здесь душевные и физические
муки, кто погиб под Вязьмой», освященная епископом Смоленским
и Вяземским Феофилактом 9 января 2011 г., разбит яблоневый
сад, оборудовано памятное место для возложения цветов и
венков в память о павших.
[ img ]
Руководством ВЗСП, его новым директором Гончаренко Евгением
Витальевичем принято решение о продолжении в 2015–
2018 гг. работы по увековечению памяти защитников Родины, мученически
погибших в немецком лазарете № 2. В частности, о реставрации
старинной («лютовской») проходной на окраине ВЗСП,
через которую военнопленные попадали на территорию лагеря, о
создании небольшого музея с материалами, собранными поисковиками
и родственниками.

[ img ]

Списки военнопленных и мирных граждан,
погибших в лазарете № 2

(по неполным Спискам погибших за январь, февраль, март,
июль, август, сентябрь, октябрь 1942 г.)
Согласно Спискам, в лазарете № 2 погибло 1282 советских военнопленных
и гражданских лиц. Из них из России — 1057 человек,
из Украины — 83, из Белоруссии — 27, из Казахстана — 47, из
Киргизии — 12, из Азербайджана — 10, из Армении — 2, из Грузии
— 21, из Туркмении — 7, из Узбекистана — 15.
viewtopic.php?f=426&t=12474

Лазарет № 3
Лазарет № 3 находился непосредственно на площадке содержания
и сортировки военнопленных: предположительно, на территории
между улицами 25 Октября, Репина и Загородным переулком,
напротив ООО «Супрема-Агро». В настоящее время здесь находится
сквер Светланы Савицкой, летчицы-космонавта, дважды
Героя Советского Союза. По предположению вяземских краеведов,
территория, примыкающая к лазарету, возможно, продолжалась до
МОУ СОШ № 2 включительно.
Ни памятного знака, ни памятника на данной территории никогда
не было. В настоящее время территория находится под жи-
лой застройкой, здесь создан торговый комлекс, возможные погребения
узников за послевоенные десятилетия утрачены.

Списки военнопленных и мирных граждан,
погибших в лазарете № 3

(по неполным Спискам погибших за январь, февраль, март,
июль, август, сентябрь, октябрь 1942 г.)
Согласно спискам умерших в лазарете № 3 советских военнопленных
и гражданских лиц, в нем погибло 383 человека. В том
числе из России 336 человек, из Украины — 25, из Белоруссии — 7,
а также из Азербайджана, Армении, Грузии, Казахстана, Киргизии,
Туркмении и Узбекистана.
viewtopic.php?f=426&t=12475

***
«Им не пришлось пронести свои знамена по многочисленным
полям сражений Великой Отечественной войны. На их долю не
выпала слава громких побед. Но, преграждая врагу путь к родной
Москве, они в полную меру сил и возможностей до конца выполнили
свой долг перед Родиной в тяжелые дни октября 1941 г.
Их мужество, самоотверженность и самопожертвование задержали
почти на три недели рвущуюся к Москве немецкую армаду.
И крайне прискорбно, что большинство из них до сих пор числятся
пропавшими без вести.
Бои наших войск в окружении под Вязьмой при всех их колоссальных
потерях нельзя рассматривать только как трагедию. Надо
постоянно помнить о величайшем героизме наших воинов, перед
которыми все живущие в неоплатном долгу», — писал командир
2-й сдно 19-й армии генерал В. Р. Вашкевич.
Окруженные войска, говорил академик А. М. Самсонов, «…
сыграли свою выдающуюся, героическую роль… Находясь в безвыходном
положении, они не сложили оружия. Прорываясь к Москве,
они сковали противника, ту основную массу, которая при другой
ситуации свободно двинулась бы к Москве. В этом особая историческая,
роль, которую сыграли окруженные войска».
Профессор А. А. Крупенников, ветеран Великой Отечественной
войны, бывший директор музея Брестской крепости, а затем
создатель и директор музея немецких антифашистов в Красногорске
отмечал: «Не ругайте солдат 41-го! Именно она — наша кадровая
армия, почти полностью погибшая в оборонительных боях
и „котлах“ начального периода Великой Отечественной войны, —
определила и срыв немецкого „блицкрига“, и нашу Победу в 45-м!
Именно ЭТОТ ПЕРИОД был самым победным для нас периодом
войны… Победа в 45-м была одержана благодаря ИМ!».
«Благодаря упорству и стойкости, которую проявили наши
войска, дравшиеся в окружении в районе Вязьмы, — подчеркивал
маршал Г. К. Жуков, — мы выиграли драгоценное время для организации
обороны на можайской линии. Пролитая кровь и жертвы,
понесенные войсками окруженной группировки, оказались не
напрасными. Подвиг героически сражавшихся под Вязьмой советских
воинов, внесших великий вклад в общее дело защиты Москвы,
ещё ждёт должной оценки».


Вернуться к началу
СообщениеДобавлено: Вт мар 05, 2019 20:12 20 
Не в сети
Поисковик

Зарегистрирован: Сб мар 24, 2012 16:04 16
Сообщения: 1413
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ. ГОВОРЯТ УЧАСТНИКИ ПОИСКОВЫХ РАБОТ

Приступая к поиску материалов по «Дулагу-184», я и не предполагал,
насколько глубокий и до сих пор непаханый пласт истории
придется вскрывать. К сожалению, наша история состояла не
только из известных героических событий, но и из тяжелых потерь,
окружений, концентрационных лагерей, без вести пропавших
и погибших призывников, даже не успевших вступить в бой. Вязьма
оказалась тем ящиком Пандоры, который скрывал в себе ужасы
не одного, а сразу нескольких концентрационных пересыльных лагерей.
Изучая материалы, я постоянно ловил себя на мысли о нереальности
цифр, данных, отчетов. Однако многочисленные проверки
дивизионных, армейских, тыловых документов вермахта еще
и еще раз подтверждали страшные находки — не десятки, а сотни
тысяч военнопленных прошли через лагеря Вязьмы, Смоленска и
других соседних городов. Каждый из попавших в этот ад безымянных
солдат имеет право на нашу благодарную память. Я очень надеюсь,
что совместная работа коллектива авторов книги вернет из
небытия воспоминания об этих страшных событиях. Оценивать события
в Вязьме можно по-разному, но для прошедших концлагеря
это, несомненно, трагический период, не говоря уже об оставшихся
в этих лагерях навсегда. Давайте попробуем увидеть за беспристрастными,
лишенными эмоций немецкими документами судьбу
тысяч солдат. Нам еще предстоит открыть историю заново, и, конечно,
это не последнее издание, но мы спешим поделиться с вами
найденным материалом, спешим вспомнить, спешим восстановить
исторические события. Время идет. Как бы совсем не опоздать.
Алексей Кислицын, поисковик, Германия

Работала и продолжаю работать, несмотря на то, что книга уже
готовится к изданию, по поиску родных бойцов из Ставропольского
и Краснодарского краев. Еще не найдены некоторые родственники,
хотя задействованы администрации районов, но будем надеяться.
Жду появления книги. Всем сердцем и душой мне хочется назвать
ее «Вяземские мученики войны». По-иному я о них и не ду-
маю, несмотря на то, что некоторые родственники замыкались в
себе после наших слов «умер в Вязьме, в… плену». Как живо еще
в сознании людей старшего поколения слово «плен». И как страшно
осознавать то, что воины, бойцы и командиры долгое время оставались
в «плену» недопонимания, что эта Великая Отечественная
война была с окружением целых дивизий, армий, с потерей
миллионов людей, где судьбы были сотканы из слов «Я не сдался,
люди! Но я не смог пройти этот ад, я умер в лагере, в плену, в мучениях,
но не дайте забвению стереть мое имя…».
Лариса Надервель, поисковик, Московская область

«Вяземский мемориал»
Несколько лет назад, году так в 2010-м, в мою жизнь стремительно
ворвались «Дулаг-184», Вязьма и, как итог всех трудов и поисков,
«Вяземский мемориал». Это целая веха, это своя особая история.
История, с одной стороны, очень трагическая и непомерно
тяжелая, с другой — наконец-то рассекреченная, ставшая достойной
увековечения. Забегая вперед, хочу сказать, что если бы не Иванова
Евгения Андреевна и ею сплоченный и увлеченный коллектив
поисковиков, то никогда я не вникла бы так участливо в пронзительную
тему, ранее не почитаемую официальными лицами, СМИ
и даже простым народом, — тему ПЛЕНА. Люди, прошедшие эти
жернова и круги ада, сгинувшие там бесследно или чудом выжившие,
по умолчанию многими считались предателями и не заслуживали
даже воспоминаний. Была проведена титаническая работа,
объединившая поисковиков всего постсоветского пространства.
Каждый вел поиск родных погибших солдат своими методами. Но
для начала надо было перелопатить массу информации, документов
и записей, чтобы правильно определить регион поиска родных,
так как фамилии и места рождения бойцов были сильно искажены.
Требовалась тщательная правка и сопоставление с архивными источниками.
Далее были направлены письма-запросы губернаторам
краев и областей. И — о чудо!!! Сработало! Как только начинали
поступать отклики — телефонные звонки, почтовые письма, написанные
слезами, электронные сообщения родных и просто знакомых,
я понимала: значит, вышла очередная статья в местной газете.
Спасибо губернаторам, спасибо газетчикам! Радости людской
не было предела, ведь боль утраты они передавали из поколения
в поколение. Хранили те редкие фото, потертые временем, с которых
смотрели их никогда не стареющие отцы, деды, братья… —
молодые, красивые, с одухотворенным взором, убежденные в своей
счастливой жизни в Стране Советов, которую они отчаянно
ушли защищать! Текли ручьем слезы, потоком лились воспоминания,
бесконечные благодарности, что родного человека вытащили
из небытия. Каждый раз ком стоял в горле. Через 70 лет в дома далеких
сел и деревень мы принесли важное известие — их солдат не
пропал без вести, ОН ВЕРНУЛСЯ ДОМОЙ!!! Они его всегда ждали…
а власти безмолвствовали! НИКТО НЕ БЫЛ ЗАБЫТ И НИЧТО
НЕ ЗАБЫТО!!! Люди рыдали!!! Горько было от того, что дождаться
смогли не все, уже поумирали вечные вдовы, постаревшие
дети… После известия о месте гибели своих солдатиков родные
готовы были ехать, идти, лететь… Но язык не поворачивался сказать,
как мученически они погибали, как бесчеловечно были зарыты
и как незаслуженно долго лежали безымянными на вяземской
земле… позабыты, позаброшены.
И когда в 2014 году Российским военно-историческим обществом
во главе с В. Р. Мединским и Р. И. Мединским было принято
решение и воздвигнут на политой кровью земле грандиозный мемориал,
по своей концепции не имеющий аналогов на планете, —
вот это был ПОСТУПОК!!! Хотя до этого момента родным солдат,
поисковикам столько пришлось пройти витиеватых дорог-путей,
но нигде нам не ответили, ни одни двери, в которые мы стучали,
так и не открылись.
Потом была поездка на открытие мемориала. И в момент его
открытия пошел дождь, как будто небеса пролились слезами солдатиков,
так долго ждавших, что их вспомнят, поймут, помянут…
Они это заслужили, ведь отдали за свою страну, свой народ, своих
детей, жен, матерей самое дорогое, что у них было, — свою жизнь!
Дочери, сыновья, ставшие уже вдвое старше своих родителей, припадали
к их барельефам и подолгу стояли, не отрываясь от бронзовых
РОДНЫХ ЛИЦ изваяний: недолюбил, недоласкал их папка…
Но через пропасть времени — они ВМЕСТЕ!!! Слезы душили! Непередаваемые
ощущения!
Огромное спасибо, поклон до земли!!!
Нельзя останавливаться на достигнутом. Необходимо дальнейшее
увековечение памяти павших в Вязьме. Это наша история,
и мы должны ее очень хорошо знать и всегда помнить! А как знать
и помнить, если нет в Вязьме музея, посвященного нацистским лагерям?!
А их там было немало!! Во многих местах еще не обозначены
мемориальные зоны с захоронениями павших. Не подозревая
того, местные жители ходят по могилам, потому как власти даже
не имеют желания обозначить мемориальные зоны (кощунственно
и недальновидно!). Зато там прорастают мощные лопухи и буйствует
зелень: еще бы — такая «благоприятная» органика!!! Хочется
думать, что все вместе мы сможем пробить эту стену чиновничьего
непонимания и наконец-то воздать бойцам и командирам, когда-то
защитившим нас и давшим нам светлое будущее ценой своих мук и
ценой своих жизней, достойное упокоение. Да будет так!!!
Ирина Яркова, поисковик, г. Тюмень

Четыре года работала над списками военнопленных из лазаретов
Вязьмы, решала ребусы намеренных и непреднамеренных искажений
в записях. Теперь выверенные списки ждут своего часа —
когда у местной власти найдутся силы и средства для увековечения
имён.
Хотелось бы пожелать найденным родственникам погибших
активнее проявлять себя: напоминать о долге вяземским чиновникам
и подключаться к поиску родственников военнопленных в
своих регионах. Потомки в неоплатном долгу перед погибшими на
той страшной войне.
Ольга Смольянинова, поисковик, г. Липецк

С возрастом каждый из нас начинает оценивать события подругому,
уже с точки зрения нового житейского опыта и сознания.
Что для меня, москвича, в молодости значила Вязьма — да ничего,
провинциальный город, ничего особенного. Говорили о Вязьме
во время Великой Отечественной войны — но как-то вскользь, неглубоко.
Побед особых там не было, а о потерях предпочитали помалкивать.
Прошедшие поездки в Вязьму перевернули мое представление
об этом месте — открылась страшная и суровая правда
той войны, которую выиграли солдаты 41-го года, остановившие
и перемоловшие танковые клинья, рвавшиеся к Москве. Но какой
страшной ценой это далось. Казалось бы, нет такой силы, которая
бы противостояла вермахту. Начавшаяся 30.09.1941 наступательная
операция «Тайфун» вырвала 500-километровый участок нашего
фронта, и лучшие войска и ополчение оказались в кольце окружения.
Западнее Вязьмы в ловушке оказались четыре армии в
составе 37 дивизий, 9 танковых бригад, 31 артиллерийского полка
РГК. Потери Красной армии убитыми и ранеными превысили
380 тысяч человек; в плен попало под Вязьмой и Брянском по некоторым
данным свыше 600 тыс. человек. Но наши солдаты и командиры
продолжали выполнять свой воинский долг и в неблагоприятных
условиях, не давали врагу двигаться к Москве. В октябре
1941 г. Вязьма стала местом, куда фашисты начали свозить наших
захваченных в плен бойцов. Изнуренных от голода, часто раненых
и контуженых, их гнали в сортировочные лагеря, чтобы даль-
ше отправить в тыл. О кормежке и лечении практически не заботились
— нашим раненым помогали взятые в плен советские врачи.
Лекарства — только те, что были в окружении. Наш солдаты гибли
сотнями в день — в первых числах октября лег снег, а многие были
еще без зимнего обмундирования. Вяземский «Дулаг-184» стал местом,
через которое прошли десятки тысяч наших бойцов, многие
и многие тысячи навечно остались во рвах рядом с недостроенным
авиационным заводом, в стенах которого размещался концлагерь.
А в Вязьме и окрестностях было еще много таких лагерей.
Наши экспедиции в Город воинской славы начались, когда о
воинских захоронениях в Вязьме практически не говорилось и ничего
не было известно. Тема была непопулярной, но за почти десять
лет наших поездок в Вязьму с родственниками погибших начало
приходить понимание значимости подвига наших солдат, бывшие
поля сражений стали мемориалами в память павших, на месте
скромного обелиска, на месте рвов был открыт редкий по выразительности
памятник, где на нас смотрят лица не вернувшихся
с войны солдат, где за колючей проволокой изображены непокоренные
воины, до конца выполнившие свой долг и вынужденные
пройти все круги ада на земле.
Благодаря работе поисковиков многие, ныне живущие в разных
концах нашей страны, обрели своих погибших родственников.
Слишком мало документов сохранилось с того времени, но то,
что нашлось, в том числе дневники врачей и списки, составленные
ими, позволили проследить судьбы сотен и сотен солдат. И теперь
эти солдаты обрели вторую жизнь.
Война опалила и мою семью. Два деда не вернулись с войны.
Один, кадровый командир, служил на границе в Латвии, попал в
плен, дважды бежал, был пойман и погиб в гестапо. Место захоронения
неизвестно. Второй дед, отец 8 детей, пропал без вести
в марте 43-го, но через 65 лет с помощью руководителя Луганского
поискового объединения Владимира Снежко удалось найти место,
где он захоронен, это под нынешним Луганском. Сам Владимир
Снежко — боевой офицер, прошел весь Афган, имеет награды,
но погиб он на родной луганской земле при артиллерийском
обстреле… Те, кто помогает нам отыскать наших погибших родственников,
— святые люди, они возвращают их из небытия, эти знания
передаются в следующие поколение, и наши родственники остаются
жить в нашей памяти.
Я брал фотоаппарат в каждую поездку, и теперь мы с вами можем
наблюдать, как раз за разом менялся облик захоронений, как
приезжали в Вязьму ныне живущие родственники погибших сол-
дат, как благоустраивалась территория вокруг памятников. Но сделано
еще недостаточно, и нам предстоит много работы, чтобы поднять
имена погибших героев и сделать еще больше для увековечения
их памяти.
Виктор Зателепин, педагог, поисковик, г. Москва

Как только в интернете появились списки погибших в «Дулаге-184»,
началась кропотливая работа поисковиков по каждой области
РФ и республике бывшего СССР, откуда призывались бойцы
на войну. Выявляли фамилии, имена, отчества солдат, находили
сведения о них в ОБД «Мемориал». Определяли места их проживания.
Ходили в свои краеведческие музеи, в местные архивы, разыскивали
информацию в интернете с целью выявления административно-территориального
деления областей. Было так, что боец был рожден в Рязанской области,
а его село три раза переходило в Липецкую область.
Затем началась работа поисковиков по поиску родственников
военнослужащих: писались запросы главам областей, главам местных
поселений, в областные и районные архивы, краеведческие
музеи, ветеранские организации, в местные средства массовой информации.
Большинство людей, к которым я обращался с просьбой помочь
в поиске, меня очень сильно поддерживали. Хочется особо
отметить Владимирскую и Кировскую области, где были вовлечены
в поиск абсолютно все: от губернаторов до глав местных поселений,
старожилов сел и деревень и простых школьников.
И все же не обошлось без ложки дегтя. Я и многие поисковики
столкнулись с равнодушием, бессердечностью, хамством, когда
начали искать родственников воинов, которые были призваны из
Смоленской области. Нежелание вникать в ситуацию, отказ в помощи,
всевозможные отписки, дезорганизация поисков, в некоторых
районах указанной области был даже дан запрет на поиски родственников.
Я предполагаю, что это нежелание было связано с земельным
вопросом — где-то это была частная земля, а где-то планировалось
использовать землю с останками защитников под строительство
частных магазинов и пр. А может быть, это было стремление
опять же прикрыть потери и трагедию вяземского котла?

72 года прошло с момента Победы советского народа в Великой
Отечественной войне. 76 лет прошло с тех пор, когда умерли упо-
мянутые в списках узники «Дулага-184» (только в 1942 г.). 76 лет
дети этих воинов, внуки и правнуки до сих пор ждут, когда кто то
из поисковиков принесет счастливую весть о месте захоронения
воина. Вы себе не можете представить, какие переполняют
тебя чувства, когда сообщаешь дочери, внуку или правнуку о месте
захоронения отца, деда, прадеда. У всех наворачиваются слёзы
на глаза. Война в их семье закончилась. Давайте же помнить и молиться
за этих воинов, а также за поисковиков, которые, не щадя
здоровья, ведут свою благородную работу!
Алексей Башков, военный поисковик, г. Рязань


Вернуться к началу
СообщениеДобавлено: Ср мар 06, 2019 19:08 19 
Не в сети
Поисковик

Зарегистрирован: Сб мар 24, 2012 16:04 16
Сообщения: 1413
БЛАГОДАРНОСТИ

Авторский коллектив: Евгения Андреевна Иванова (руководитель),
Ольга Ивановна Смольянинова, Ирина Вячеславовна Яркова,
Алексей Владимирович Кислицын, Виктор Валентинович
Зателепин, Алексей Николаевич Башков, Лариса Владимировна
Надервель, Лидия Васильевна Шлепова, Рафкат Минибаевич Зулькарнаев,
Татьяна Владимировна Дубовик, Игорь Данилович Музыченко,
Александра Степановна Лаврова, Алевтина Николаевна Макарова
(Антропова), Ольга Владимировна Сапига, Альфред Леонидович
Какуев, Игорь Викторович Долгушев.
Общественная организация родственников воинов, погибших
в немецком пересыльном лагере военнопленных «Дулаг-184», «Вяземский
мемориал», Международная ассоциация общественных
поисковых объединений «Народная память о защитниках Отечества»,
авторский коллектив книги выражают искреннюю благодарность
Российскому военно-историческому обществу, 21 июня
2014 г. установившему в г. Вязьме мемориал в память о жертвах
немецких лагерей смерти. Низкий поклон Ростиславу Игнатьевичу
Мединскому — организатору работ по созданию мемориала. Особая
сердечная благодарность выдающемуся скульптору современности
Салавату Александровичу Щербакову — автору мемориала,
его творческому коллективу.
Выражаем глубокую благодарность:Министерству обороны РФ,
создавшему Общественный банк данных «Мемориал»
(http://www.obd-memorial.ru), сайты «Подвиг народа»,
«Память народа», сыгравшие основную роль в выяснении судеб
погибших советских солдат и офицеров;
Центру розыска и информации Российского Красного Креста
(Генеральный директор Михайлова Иоланта Витольдовна);
администраторам и модераторам поисково-информационных
сайтов и форумов Ивлеву Игорю Ивановичу (URL: http://soldat.ru/
forum/), Мишиной Татьяне Евгеньевне (Волгоградская обл.), Дубовик
Татьяне Владимировне («Люди и война», форум Peopleandwar.
ru, г. Ташкент) за размещение информации и организацию поиска
родственников воинов, погибших в Вязьме;
ветеранским организациям: Международному союзу «Содружество
общественных организаций ветеранов (пенсионеров) независимых
государств» (председатель Координационного совета
А. И. Сорокин), Московскому городскому совету ветеранов войны,
труда, Вооруженных сил и правоохранительных органов (председатель
В. И. Долгих), Московскому комитету ветеранов войны
(председатель И. А. Слухай);
ветеранам Великой Отечественной войны, труда, Вооруженных
Сил РФ, членам комиссий ветеранских организаций по увековечению
памяти защитников Отечества: Кузнецову Юрию Дмитриевичу,
Тихомировой Павле Михайловне, Короткову Анатолию Георгиевичу,
Коровникову Венедикту Васильевичу, Минченко Григорию Саввичу,
Кобловой Нине Николаевне;
Лопуховскому Льву Николаевичу, ветерану Великой Отечественной
войны, профессору Академии военных наук РФ, члену Союза
журналистов России, полковнику в отставке, военному историку,
ветерану поискового движения, автору книг о вяземской трагедии,
нашему консультанту;
Председателю ЦК КПРФ Зюганову Геннадию Андреевичу, Пономаренко
Виталине Викторовне, ст. референту фракции КПРФ в
Государственной Думе;
поисковикам-волонтерам России и стран СНГ, поисковым формированиям,
принявшим активное участие в исследовательской работе
по установлению и уточнению имен и судеб советских воинов:
Жилинской Елене (г. Москва), Балтанову Ильдару, Файзуллину Радику
(Республика Башкортостан), Веденьевой Инге (г. Красноярск),
Валатиной Елене (г. Тамбов), Валуховой Ларисе (Ростовская область),
Васильеву Александру (г. Чебоксары), Воробьевой Ирине
(Москва), Дроздову Федору, Грачевой Татьяне (г. Нижний Новгород),
Гурееву Олегу (г. Владимир), Еланскому Владимиру (г. Красноярск),
Ерохиной Ларисе (г. Волгоград), Захаровой Наталье (Курганская
область), Иванову Виктору (Смоленская область), Колесникову
Виктору (г. Пенза), Мелентьевой Галине Ивановне (г. Юрга
Кемеровской области), Марданшиной Хатире (г. Казань), Миронову
Олегу (г. Москва), Осиповой Людмиле, Платунову Евгению (г.
Барнаул), Резникову Максиму (Ростовская область), Рыбину Михаилу
(Московская область), Рытикову Борису (г. Москва), Самохвалову
Алексею (г. Москва), Серовой Нине Николаевне (д. Угоры
Мантуровского р-на Костромской области), Сечиной Татьяне, Суслопарову
Виктору Юрьевичу (г. Москва), Терентьеву Александру
(г. Тверь), Федоруку Владимиру (Хабаровский край), Фролову Николаю
(г. Курск), Шипунову Дмитрию (Республика Марий Эл); Сергею
и Анне Тагаевым, Трапезниковой Евгении Анатольевне, Бруе-
вой Ларисе (Республика Беларусь); Литвиненко Сергею (Днепропетровская
область), Зинченко Светлане (Запорожье) и другим;
поисковым отрядам и объединениям: Марийскому поисковому
центру «Пропавшим возвращаем имена», Нижегородскому
областному объединению поисковых отрядов «Курган», Свердловской
областной ассоциации «Возвращение», поисковым отрядам
— «Альтаир» (г. Тамбов), «Щит» (г. Алексин Тульской области),
«Подвиг» (г. Юрга Кемеровской области), «Детский орден гражданского
подвижничества им. С. С. Смирнова» (г. Москва), МОУ
«Гимназия № 14» (г. Красноярск), «Эхо войны» Могилевского историко-патриотического
поискового клуба «ВИККРУ»;
Степанчикову Константину Анатольевичу, ветерану поискового
движения, военному историку, эксперту-консультанту МАОПО
«Народная память о защитниках Отечества»;
вяземским краеведам: Игорю Викторовичу Долгушеву, Альфреду
Леонидовичу Какуеву, Игорю Даниловичу Музыченко, Галине
Ниловне Люзиной, Геннадию Ивановичу Константинову, Виктору
Максимовичу Чайке, Игорю Геннадьевичу Михайлову, Вере Владимировне
Шехавцовой, Валерии Андреевне Антипцевой;
руководителям и сотрудникам Вяземского историко-краеведческого
музея Ольге Еркешевне Селявиной (директор), Юлии Витальевне
Петровой, Евгению Александровичу Мазину;
ЗАО «Правовое бюро «Олевинский, Буюкян и партнеры», генеральный
директор Олевинский Эдуард Юрьевич, юрист компании
— Гоголишвили-Нефедова Ульяна Владимировна; Ноятову
Максиму Дмитриевичу, члену Ассоциации юристов России;
редакциям газет, активно поддержавших тему трагедии «Дулага-184»:
«Советская Россия» (гл. редактор Валентин Чикин, ответственный
секретарь Иван Кожухов), «Московский комсомолец»
(журналисты Юлия Калинина, Игнат Калинин), «Вечерняя Москва»
(гл. редактор Александр Куприянов, журналист Екатерина Пятунина),
«Российская газета» (зам. редактора отдела общественной
безопасности и права Наталья Козлова), «Учительская газета»
(редактор отдела писем и социальной помощи Надежда Тумова),
«Красная звезда» (журналист Марина Елисеева); журналистам
«Новой газеты»; коллективам региональных СМИ — газете «Тюменские
известия» (журналист Наталья Тереб), газете «Губерния»
Челябинской области (журналист Екатерина Салахова) и др.;
телеканалам: НТВ (редактор Елена Савельева, корреспондент
Александр Калинин), ТВЦ (спецкор Людмила Михалева), «Звезда»,
«Мир», редакции программы «День города» ОАО ГТК «ТВ Столица»
и другим, неоднократно освещавшим тему увековечения памяти
защитников Отечества;
родственникам защитников Москвы, принявшим активное
участие в деятельности Оргкомитета «Вяземский мемориал», —
Лавровой Александре Степановне, Низаметдиновой Рамиле Идрисовне,
Васиной Ларисе Александровне, Голышевой Марине Алексеевне,
Захаровой Агафье Еремеевне, Иринцеевым Александру Сократовичу
и Евдокии Семеновне, Климанову Виктору Васильевичу,
Климовой Евгении Владимировне, Лавровой Ольге Владимировне,
Макаровой Алевтине Николаевне, Панкратову Владимиру Федотовичу,
Шамшиной Евгении Яковлевне и многим другим;
главам областных, районных и поселковых администраций,
отделениям милиции, военкоматам, архивным учреждениям, директорам
и учителям школ, гражданам населенных пунктов, где до
войны проживали погибшие воины, принявшим участие в поиске
родственников павших;
коллективу ГБУДО «Московская городская детская музыкальная
школа им. В. М. Блажевича», Заслуженному артисту России и
Украины профессору Владимиру Григорьевичу Лебусову;
МБОУ СОШ № 29 г. Смоленска, школьному музею Боевой
Славы;
гимназии № 3 г. Павловский Посад Московской области;
региональным общественным организациям содействия сохранению
памяти воинов 2-й сдно Сталинского района г. Москвы (руководитель
Баранов Александр Вячеславович), 13-й сдно Ростокинского
р-на г. Москвы (руководитель Попов Артем Геннадьевич);
военным поисковикам Мачинскому Сергею Александровичу,
Семенову Андрею Эдуардовичу.
Выражаем признательность и благодарность:
За работу по созданию фото- и видеолетописи: Егорову Ю. В.,
Зателепину В. В., Музыченко И. Д., Кислицыну А. В., Кобловой Н. Н.
Шлеповой Лидии Васильевне, родственнице погибшего в немецком
плену Виталя Кирилла Александровича, ополченца 6-й
сдно г. Москвы, за финансовый вклад в издание книги.


Вернуться к началу
Показать сообщения за:  Поле сортировки  
Начать новую тему  Ответить на тему  [ 32 сообщения ]  На страницу « 1 2 3 4 »

Часовой пояс: UTC+03:00


Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и 2 гостя


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения

Перейти: 

cron
Создано на основе phpBB® Forum Software © phpBB Limited
Русская поддержка phpBB